Ася кусая губы, вытирает слезы.

— Было хреново… Надо мной издевались в школе, мать прессовала… Но меня, знаешь, тут же отпустило.

— Раф… — смотрит мне в глаза Ася, — неужели тебя на тронуло?

— Честно?.. Меня порвало, да. Она упорно ходила в школу. И… Все, что происходило вокруг… Какой-то жесткий буллинг… Мне первому хотелось ее закопать за происходящее! Но, я вдруг понял, что, ее Фаберже, гораздо круче моих Фаберже. А та девочка, что мне нравилась, вдруг показалась тупой пробкой. Дешевой, к тому же. Динка мне обломала первую влюбленность! Но — да. Меня порвало.

— Мама купила мне парик. Пышное каре. Я перекрасила его в розовый и подарила Дагеру! Ему он шел больше, — смеется опять, но глаза тоже блестят. — А вместо этого, я зафигачила себе пирсинг в губу.

Облизывает свое колечко.

А у меня он сохранился кстати — ее розовый парик. Почему-то не смог выкинуть.

— Не то, чтобы я хочу оправдаться… Но я в итоге хотел подойти к ней сам. Сказать, что приду, черт возьми, на это долбанное выступление! Но… Ты перестала со мной здороваться даже.

— К тому моменту меня уже выперли из сборной и отменили выступление за неподобающий вид. Да и мне уже было не надо. Отпустило… Мать увезла меня из «Швейцарии» в другой интернат.

— Еще неизвестно, чья психика пострадала сильнее, Царева! — забираю из рук Аси воду, жадно допиваю до дна.

Меня обламывало, что всплывет то, что я причина ее неадеквата. Эти обстриженные волосы — это был трындец. Дед бы меня перестал уважать.

— И ты так ничего и не сделал? — шмыгает носом Ася.

— Что, вашу мать, я должен был делать? Что?! Нет, я сделал… Для себя. Что можно сделать еще в тринадцать лет, когда тебя такого, сука, классного, натыкали мордой в дерьмо? Только отъехать в какое-то состояние, где все происходящее не знаю… запланированная норма, что ли. Я сменил круг общения на тех, кого бы это не обломало! Подкрутил немного цинизма, пофигизма и сволочизма. И все показалось не так уж и трагично. Просто — дура. Ее проблемы! Живем дальше!

— Есть у тебя там что-нибудь?! — зло толкает кулаком Ася ему в грудь.

— Да. Там у меня травма от этого зеленого аллигатора! — зло шиплю на Динку.

Как воспринимать после этого экзерсиса других людей, если у тебя есть некое мерило? А ты даже не можешь понять в силу возраста, что мерить этим мерилом, но… Оно впечатлило. И все остальное вокруг — как манекены, неспособные на поступки.

Мой психоаналитик бы сказал, что я вытеснил этот опыт. Так и есть, да. Я до этого момента не помнил даже деталей, наверное. Ну а как с ним дальше жить? Жевать постоянно? Это слишком уничижительно. А мне нравится быть классным…

— Мне было тринадцать. Я понятия не имел, что надо делать с шизанутыми девочками! Ясно тебе! — повышаю я голос. — Ты сама это все замутила!

— Какой же ты бесчувственный придурок, Раф, — вздыхает Ася. — Обрезать девочке волосы в тринадцать — это даже хуже, чем твой пикап! Так тебе и надо.

— Ну да…

Сползаю, ложась на спину. Сдергивая рюкзак, и вытирая мокрые щеки Ася уходит. Мы остаемся с Диной вдвоем. Обнимая себя за колени, смотрит Асе вслед.

— Довольна?

— Нормально, — пожимает плечами.

— Нахрен я это все затеял, напомни?

— Извиниться хотел.

— Расхотел…

Аккуратно сгребая ее светлую гриву на затылке, силой укладываю к себе головой на живот. Меня немного успокаивает эта близость.

Смотрим в серое небо. Пасмурно, тучи клубятся. Пульс колотится.

Динка, вытянув руку вверх, пальцем обводит клубящиеся тучи. Пальцами веду по ее лицу. Щеки мокрые, губы улыбаются.

— Господи… Какая же ты дура… — еле ворочаю я языком. — Свалилась на мою голову… Как ты меня достала… Когда ты уже свалишь… На свою олимпиаду.

— Ладно. Так и быть. Прощаю тебя мерзавец.

— Спасибо.

— Но — не приближайся.

— Легко.

Теперь ведь должно быть легко, да?

Рафаэль

Стуча мячами об пол спортзала, обсуждаем уже законченную игру. Выиграли…

Отправляю трехочковый в корзину. Прокатившись по ее кольцу, мяч проваливается. Я этого уже не вижу, просто знаю, что забил.

Мой взгляд скользит по трибунам. Рита, Яна, Ася… Дины нет.

Черлидерши виснут на некоторых парнях. Остальные демонстрируют растяжку и другие фокусы. Это впечатляюще, но не изящно. Короче, не Динка.

У меня рекорд, я вторые сутки не приближаюсь к ней, не общаюсь. Но каждое мгновение мой внутренний радар пытается отыскать ее. В районе солнечного сплетения — тянущий вниз камень. Это мучительно.

Мне сложно чем-то заниматься, хочется лечь, закрыть глаза. Но спать тоже не могу. Коматоз какой-то вместо сна. Чувствую легкую лихорадку. Горю…

Каждый раз, когда звучит ее имя, я словно просыпаюсь от своего коматоза. И чем сильнее меня накрывает, тем сильнее я сопротивляюсь. Почему? Потому что это покушение на мою свободу, это рейдерство!. А я против.

И мне так много надо и ничего не надо одновременно. Я не могу договориться с собой. Хочу, чтобы это просто рассосалось! Но мои эмоции прилипли намертво к Динке, черт их возьми.

Даже игра не влила нужной порции адреналина, чтобы словить хоть какой-то кайф. Так…

Отбираю у Сэма мяч и снова отправляю в корзину. И опять забиваю. Я — мастер трехочковых. А вот атака и близкий контакт — не мое. Не люблю возню. Забираю последний мяч у Паши, забрасываю и его. Залетает не коснувшись бортов. Девчонки хлопают. Отвешиваю им шутливый поклон.

Дина не пришла поддержать нас. Нет, эта игра ничего не значит для меня, так развлекалово. Но она ничего и не значит для кикеров. Однако, их девочки здесь.

Бинго, Рафаэль. Потому что они «их». Но, ведь, конфликт закрыт, могла бы просто по-дружески.

Ну, хватит уже! Раздражаюсь на себя. «Умерла, так умерла». Что тебе надо то от нее?

А я не знаю, что мне надо. Мне просто вдруг стало нахрен ничего не надо. И этот долбанный изматывающий радар в груди…

Вчера вечером и сегодня ее не было даже в столовой. А последний раз, когда была, села не к нам, а к Воронину.

Почему?

Я чувствую — почему. Но сформулировать не получается. Это сложно. Динка сложная. И мы снова выясняем у кого из нас круче Фаберже. Походу, я опять проигрываю. Но я не знаю, как в этой ситуации выиграть. И пока не определился, заставляю себя врастать в пол каждый раз, когда есть возможность подойти к ней или заговорить.

— Паш, — подходит один из золотых, снижает голос и многозначительно играет бровями: — Там Царева безутешно рыдает… Сделай уже нам выигрыш. Чего вы расслабились-то? — переводит взгляд на меня. — Скучно!