крепко держала она его, напоминало, что красавица была создана для мира, но вынуждена воевать.

Запрокинув голову, Гореслава вглядывалась в черты незнакомки, имя которой не могла прочитать. Ей казалось, что грозная воительница прожила непростую жизнь. И у нее было немало врагов, раз ее гробницу спрятали так далеко от людей. А может, она приносила несчастья так же, как сама Гореслава, и поэтому нашла покой вдалеке от людских троп и деревень.

– Тебе здесь одиноко? – спросила она женщину с мечом. Сухой, надтреснутый девичий голос рассыпался под каменными сводами, утонул в тишине. Изваяние не отвечало.

Вздохнув, Гореслава посмотрела на меч, что таскала с собой. Единственное напоминание, что она – это она, что-то материальное, что не позволяло уйти в ледяной холод и удерживало здесь, на границе миров: шаг влево – мир людей, шаг вправо – мир богов, и тонкая полоска мира тех, кого уж нет, – под ногами. Но эта тонкая полоска – словно бездна.

Меч был тяжелым, рукоять, инкрустированная опалами и диковинным агатом, похожим на чешую дракона, удобно ложилась в ладонь. Блуждая между камней, она слышала, как лезвие скребет их поверхность – отвратительный звук, от которого бежали мурашки по коже и шевелились волосы на макушке. Но именно этот звук подсказывал ей, куда ступать, – он становился глухим и тусклым в мире богов и особенно резким, нетерпимым в мире людей. Гореслава держалась середины… И ждала, когда снова встретится с сестрой.

На его лезвии сохранились черно-бурые подтеки крови Кати – Гореслава не стирала их. И ей казалось – благодаря им она нет-нет да видела, как в глубине металла мелькал профиль сестры. Катя была в каком-то странном месте: высокие коробки домов с десятками светящихся квадратиков окон, шумные дороги и опасно стремительный транспорт. Всякий раз, когда, разглядывая лезвие, Гореславе удавалось увидеть сестру, она радовалась и, подобрав призрачно-темную ткань платья, бежала к ней.

Но всякий раз, стоило изображению погаснуть, теряла ее из виду.

«Где же ты?» – шептала она тогда, возвращаясь в темную пещеру с величественной статуей царицы и ее саркофагом.

Но каждая такая попытка становилась все страшнее – переходя из мира в мир, Гореслава больше слышала. И звуки ей совсем не нравились. Стоны, проклятия невинно погубленных жертв, смех злодеев, шипящие ненавистью заговоры и льющаяся сладкой рекой ложь. Каждый раз звуки становились ближе, осязаемее.

И вот она уже могла различить того, кто ими управляет, – темный силуэт крылатого монстра, темного и жуткого, как сама мгла. Красные глаза-угольки искрились яростью.

Он не видел ее, этот монстр. Но ощущал ее присутствие – Гореслава поняла это по сбившемуся дыханию непроглядной темноты, нетерпеливой дрожи, что сдерживала она из последних сил.

– Ты вся печаль земли, ты горе и беды этих несчастных, – вкрадчиво шептал голос, то приближаясь к Гореславе, то отдаляясь от нее, становясь то громче, то тише. – Посмотри, что ты наделала. Только ты можешь облегчить их страдания…

«Я не виновата», – хотела она оправдаться в ответ, но вместо этого притаилась, вглядываясь в колышущееся неизведанное, и сделала шаг назад. Что-то внутри подсказывало ей держаться подальше от этой черноты. Что-то близкое, болезненное, чего она не помнила.

Меч, что она сжимала в руке, поймал отражение саркофага. Белый мрамор в нем казался воском, прозрачным и теплым.

Из недр памяти всплыло воспоминание: тепло деткой кроватки, бордово-красный полог и свеча, что таяла на столе, едва освещая незнакомый профиль. Острый крючковатый нос и тяжелый подбородок. Надменный изгиб губ.

Мужчина.

Он повернул голову и подошел ближе, загородив собой свечу. Теперь Гореслава могла видеть лишь его силуэт, чувствовать, как пальцы коснулись полога и чуть отодвинули его. Как рука скользнула к кроватке, но не коснулась ее, а замерла над головой девочки, остановившись на мгновение. Хриплый голос, будто шелест ломанных на ветру мертвых веток, произносил заклинание. И тут же пальцы сомкнулись в кулак, резко взмыли вверх, будто отрывая что-то невидимое.

Боль захлестнула Гореславу – она помнила ее сейчас так же отчетливо, так же ясно. Она заполнила ее от пяток до макушки, выплескиваясь зловонной рвотой. Внутренности скрутило, холодный пот пробил насквозь, не позволяя дышать. Она помнила, как сменялись перед ней взволнованные родные лица. Как знакомые губы шептали молитвы и заклинания. Помнила острый травяной запах. Но тьма, живая и тяжелая, все сильнее заполняла ее.

В узком просвете балдахина оставалась только тающая восковая свеча на столе.

Пока не померкла и она.

Гореслава вспомнила человека, что оказался у ее кроватки, – он был виновником ее смерти.

* * *

Пока отец суетился на кухне, Милана вышла во двор. Сейчас, при свете солнца, появление странной незнакомки казалось чем-то невероятным, призрачным. Подойдя к забору, девочка посмотрела на то место, откуда появилась та девушка. Будто из пустоты: вроде не было никого, а потом – раз, и она. Оглянувшись на отца и убедившись, что тот занят на кухне и на нее внимания не обращает, осторожно выскользнула через калитку и подошла к тому месту поближе.

Взгляд привлекла черная дуга, будто чей-то след. Ни до него, ни после не было ничего подобного. Девочка прошла вдоль забора к тому месту, которого коснулась незнакомка, – снова черные следы, будто сажа. Милана хотела дотронуться до нее, но вовремя отдернула руку – только ей еще не хватало заболеть. Оглянувшись, оторвала с куста листик и собрала им черную краску – лист сразу потемнел и съежился.

«Вот это да… Кто же она такая?» Милана озадаченно посмотрела по сторонам – во что бы завернуть отравленный листик. Не придумав ничего лучше, юркнула во двор, взяла с крыльца приготовленную для молочного магазина стеклянную банку и сунула туда листик, а саму банку припрятала в углубление между стеной дома и поленницей: «Потом решу, что с ней делать!»

Пообедав, Милана укуталась в одеяло, устроилась на скамеечке у ног задремавшего в кресле отца – он так и заснул на веранде, ожидая звонка из больницы. Телефон лежал у него на коленях, а рука замерла в паре сантиметров от аппарата. Милана тихонько вздохнула, достала из кармана свой сотовый, написала маме еще одно сообщение, проверила предыдущие – получены, но не прочитаны.

Покосившись на отца, вышла из мессенджера и открыла браузер. В поисковой строке набрала: «Черная пыль мистика», перебрала все ссылки – никаких прямых упоминаний. Ну, пыль и грязь приманивают в дом несчастья. Это понятно. Но у нее в банке была спрятана какая-то особенная грязь, которая отравила бабушку.

Милана ввела новый запрос: «Черная пыль болезнь». Поисковик предложил ей несколько