Стоп, Стал. Ты отлично знаешь, что это все неправда.

Он сам решил, что не хочет ни перед кем иметь обязательств. Таков был его собственный выбор. И сделал он его вовсе не из-за страха, что ему разобьют сердце. Все дело было в душевной силе и уверенности в себе, способности следовать выбранному пути.

Ведь так?

Бутылка выскользнула у него из руки и чуть не разбилась о стойку. Доминик поймал ее, не обращая внимания на то, что пена перелилась через край и потекла по его внезапно задрожавшим пальцам. В ушах у него звучал голос Лайлы. Чего ты так боишься, Доминик?

И ответ на вопрос, который, судя по его словам, сказанным еще десять минут назад, не имел к нему никакого отношения, отчетливо сформировался у него в голове:

Я боюсь того, что, если позволю себе полюбить тебя и у нас ничего не выйдет, я этого не переживу.

Ошеломленный, он стал ждать опровержения, но внутренний голос красноречиво молчал. Затем на него неожиданно полился поток вопросов:

Что ты собираешься делать дальше? Просидеть здесь всю оставшуюся жизнь? Продолжать обманывать себя? Отказаться от предоставленного тебе шанса и надеяться, что ты больше никогда не увидишь Лайлу? В один прекрасный день прийти к ней и обнаружить, что она полюбила другого?

Черта с два!

Негативная реакция на последний вопрос была такой бурной, что Доминик соскочил со стула и, швырнув на стойку несколько купюр, выбежал из бара. Внезапно он понял, что ему делать дальше.

Он любит Лайлу. В этом нет ни малейшего сомнения. Знать, что он струсил и не воспользовался предоставленным ему шансом, было бы даже хуже, чем потерять ее.

Доминик также знал наверняка, что если у него ничего не выйдет, то он проживет остаток дней с дырой в сердце, которую он с таким упорством старался не замечать все эти десять лет.

Ночь была великолепна. Вот только жаль, что Лайла не замечала этого.

Лежа в шезлонге рядом с бассейном, Лайла не обращала внимания на мерцание звезд, блестевших подобно россыпи бриллиантов на бархатно-черном небе. Она не чувствовала, что легкий бриз играет подолом ее саронга, наброшенного поверх купальника.

Лайла ни о чем не могла думать, кроме Доминика.

Если бы она была более сильной, то немного поплавала бы, как и собиралась сначала. Прохладная вода остудила бы ее чувства, успокоила бы нервы. Она бы не лежала здесь, тупо уставившись в небо и бесконечно прокручивая в голове свой разговор с Домиником, запоздало думая обо всем, что ей следовало ему сказать.

Впрочем, у нее не такой уж большой выбор. Ведь, поверил он ей или нет, следовало ли ей говорить ему или нет, она любит Доминика.

Лайла не собирается повторять ошибку, которую совершила до этого. Она не станет тешить свое уязвленное самолюбие и не уйдет с гордо поднятой головой. Она отказывается провести еще десять лет, думая о том, что было бы, если бы у нее хватило смелости довести все до конца. Завтра она придумает план, заглушит боль, которая раздирала ее на части всякий раз, когда она думала о том, что Доминик ушел навсегда. Она забудет все обидные слова, которыми они обменялись во время ссоры, положит конец неверию Доминика, преодолеет отчаяние, охватывавшее ее, когда ей начинало казаться, что она заблуждается и у них нет никаких шансов.

Может, все же следует войти в бассейн? — подумала Лайла, испытав новый прилив неуверенности в себе. Она будет плавать, пока не устанет до такой степени, что не сможет думать и уснет сразу же, как только ее голова коснется подушки, а утром придумает, что делать дальше.

Сглотнув, Лайла поднялась с шезлонга и начала развязывать саронг. Почувствовав спиной чье-то присутствие, она напряглась и обернулась. Ее сердце глухо застучало.

Футах в пяти от нее стоял Доминик, прислонившись к краю столика и скрестив натруди руки. Он снял пиджак, и белая рубашка казалась почти голубой в свете луны. На загорелое лицо падала тень, и Лайла не видела его выражения.

Момент, когда их взгляды встретились, показался Лайле самым длинным в ее жизни. Ей хотелось броситься в его объятия и выплакать всю свою боль и обиду, но вместо этого она гордо подняла подбородок и с достоинством спросила:

— Что ты здесь делаешь?

— Думаю, как ты прекрасна и какой я идиот. Кстати, ты так меня напугала, что у меня чуть не случился сердечный приступ.

Она решила отреагировать на самое безобидное из трех утверждений.

— Я тебя напугала?

— Да. Твоя дверь была открыта настежь. Не найдя тебя, я подумал, что Кондеста оказался настолько глуп, что послал кого-то за тобой.

Она облизала губы и заставила себя задать следующий вопрос, хотя очень боялась ответа на него:

— А это было бы плохо?

— Просто ужасно, — решительно ответил Доминик. — Настоящая катастрофа. — Он отошел от столика и в три шага преодолел расстояние между ними. — Потому что, — он протянул руки и взял ее лицо в свои ладони, — я люблю тебя, Лай. Всегда любил и буду продолжать любить вечно. Мне ненавистна одна лишь мысль о том, что тебе причинили боль. Даже если это сделал я. Особенно, если это сделал я, — поправился он.

— О Доминик… — переполненная чувствами, Лайла сглотнула, и по ее щеке скатилась слеза.

— Не плачь, принцесса. — С мукой в голосе Доминик смахнул слезу большим пальцем. — Прости меня за все, что я наговорил тебе. Я не хотел причинить тебе боль. Скажи, что ты выйдешь за меня замуж, и я клянусь, что посвящу всю оставшуюся жизнь искуплению своей вины.

— Ты хочешь жениться на мне? — Она удивленно уставилась на него, боясь, что ослышалась. Слезы застилали ей глаза.

— Совершенно верно. С тех пор как я впервые тебя увидел, ты стала для меня единственной. Просто мне понадобилось немного времени, чтобы это понять. Но теперь я никуда тебя не отпущу, конечно, если я все еще тебе нужен.

— Да. Да! — Улыбаясь сквозь слезы, она бросилась в его объятия.

Его руки сомкнулись вокруг нее.

— Господи, мне даже подумать страшно, что я чуть не потерял тебя навсегда, — дрожащим шепотом произнес Доминик.

Затем он наклонился и поцеловал ее, и все в мире встало на свои места.

Денвер, Колорадо

Три недели спустя

Над головой Лайлы возвышались массивные арки денверского собора.

Целое море белых цветов — лилий, душистого горошка, гиацинтов и роз — простиралось вдоль бесконечного ряда скамей до алтаря. Вечерний воздух был пропитан их сладким ароматом. Ряды белоснежных свечей, украшавших ступени, окутывали золотистым светом убранство просторной церкви.

— Нервничаешь, дорогая? — спросила бабушка, когда они стояли в начале прохода, взявшись за руки.