– Ура! – кричали одни.

– Вот это по-нашему! – вторили им другие.

– Ну Анфиса, ну голова! – восхищались третьи. – А всего лишь простая птичница. Да ей страной руководить было впору!

– Что ж ты раньше-то не померла? – сокрушались четвертые, по большей части пожилые, вытирая слезы радости. – Нам бы тогда сразу все досталось, успели бы пожить!

– Теперь, братцы, – говорили пятые, – пойдет у нас новая, счастливая жизнь.

– Одноногих кур и производных от них одноногих клерков, – закончил Профессор, – вручаю вашим заботам и попечению и надеюсь, что вы проявите к ним должное участие.

«Так это и я мог такое же завещание написать», – подумал Витек, наблюдая за народным счастьем и забыв, что Анфиса – это и есть он.

Витек решил никуда из трамвая не уходить, а дожидаться траурного салюта прямо здесь. Время от времени он подходил к гробу, ему наливали и давали закусить. Он выпивал и отходил, унося с собой очередную куриную ногу на пластиковой тарелочке.

Когда закуска закончилась, из вагона с курами передали еще один поднос жареных ног.

Наступила глубокая ночь. Поток горожан, желавших попрощаться с тамбовской птичницей, не ослабевал. Некоторые, учитывая историческую важность момента, приходили с детьми.

Прилетели первые иностранные делегации. Они состояли из тамошних бомжей, знавших Анфису при жизни. Всем было известно, что она любила при случае побомжевать за границей и посещала то одну страну, то другую.

Ведущие телеканалы поставили в трамвай своих операторов со стационарными камерами, которые давали картинку с места события в прямой эфир.

Витек устал от мельтешения новых лиц. Он нашел свободное место, сел и уснул, прислонившись к окну.

Проснулся он от тишины. Трамвай стоял у кладбища, ворота которого освещались одной-единственной тусклой лампочкой. Сбоку была табличка. «Третье государственное кладбище для граждан, имеющих особые заслуги перед страной», – прочитал Витек. «А как же река и поджигание гроба? – удивился он. – Что, комиссия по организации похорон уже передумала?»

В салоне трамвая было пусто – только он и гроб с телом Анфисы. Витек хотел подкрепиться выпивкой, но добрые люди ее предусмотрительно унесли. Подъели и куриные ноги. Остались только бесполезные цветы, использованные пластиковые стаканчики, да траурные флажки с надписью: «Анфиса – мы с тобой». В углу лежала стопка футболок с портретами Анфисы в окружении одноногих кур.

Витек испугался. Он не любил кладбища ночью, особенно если рядом стоял забытый гроб с покойником. Теперь ему уже не хотелось заглядывать под крышку. «Надо уносить ноги, – подумал он. – Нехорошее тут место».

Но унести ноги он не успел. Заскрипели кладбищенские железные ворота, и из них вышли двое амбалов-могильщиков редкостно уродливой внешности. Один был высокий, другой немного пониже, но в плечах шире высокого. Лица у обоих были бледные, как у Мэрлина Мэнсона в сценическом гриме, но не от краски, а по естественной причине. В обрамлении длинных волос эти лица выглядели пугающе. У высокого в петлице замызганной робы торчал белый цветок, по всей видимости, вырванный из венка с чьей-то могилы.

Они заметили сидевшего в салоне Витька, прижавшегося лбом к стеклу.

– Гляди-ка, – сказал высокий и показал на Витька пальцем, – ожила Анфиса-то.

– Затолкаем в гроб обратно! – решительно сказал низкий осипшим голосом. – На нее уже наряд выписан.

– И то правда, – согласился высокий.

Оба заржали, а у Витька затряслись поджилки. Высокий нажал какую-то потайную кнопку снаружи, и передние двери отворились. Оба ввалились в вагон.

Витек дернулся встать.

– Сидеть! – рявкнул высокий.

Он быстро подошел к нему и стал рядом, отсекая возможность побега. От него сильно несло перегаром. Низкий прошел к гробу, поднял крышку и присвистнул от удивления.

– Слышь, кореш, – сказал он, – тута уже один жмурик прописался.

– Кто такой?

– А хер его знает! Чужой какой-то, бля буду!

Витек привстал на пальцы и заглянул высокому через плечо. В гробу вместо Анфисы лежал тот самый мужик, которого он видел застреленным через оптический прицел снайперской винтовки, брошенной на чердаке.

– Это не наш жмур, – решил высокий, – не будем его трогать. Раз лежит, значит так надо. Запихнем нашего сверху.

Он положил свою тяжелую ладонь Витьку на плечо.

– Ну что, Анфиса, – спросил он, – сама пойдешь или тебя отнести?

– Сама, – едва слышно прошептал Витек. Могильщик посторонился. Витек на негнущихся ногах двинулся к гробу. «Вот и настал мой конец, – подумал он. – Выходит, я был на собственных похоронах. Эх, Садовое надо было обходить вовремя, бля, тогда, может, и пожил бы еще. А теперь уже поздно. Но зато увидел, как народ меня любит. Прощайте все! Рановато помирать, а придется».

И тут его взгляд упал на задний вагон трамвая. Тот, как и раньше, был плотно набит курами, которых забыли выпустить. Куры спали. Мысль сработала быстро и четко.

– Куд-кудах-тах-тах! – крикнул Витек. Куры зашевелились, но не проснулись.

– С ума сошла, – сказал высокий могильщик.

– Так умирают настоящие птичницы! – засмеялся низкий.

– Куд-кудах-тах-тах! – еще раз крикнул Витек. Шевеление между курами стало сильнее. Могильщики этого не видели – они смотрели на Витька.

– Уймись, Анфиса! – посоветовал высокий. – Не надо под дуру косить – не поможет.

– Стукни ее, – предложил низкий.

– Куд-кудах-тах-тах-тах! – что есть силы завопил Витек.

– Ну, все, бля, достала! – сказал высокий и замахнулся на Витька.

Но куры уже проснулись.

Рябая посмотрела на передний вагон и сразу все поняла.

– Тревога! – закричала она.

Куры вместе налетели на переднее стекло заднего вагона и разнесли его вдребезги. Затем вихрем навалились на заднее стекло первого вагона, вынесли его и оказались внутри. Могильщики заметили их, когда уже было слишком поздно, – они не успели убежать и принялись кулаками сбивать кур на лету. Несколько раз им это удалось и поверженные птицы падали на пол, но кур было слишком много. Они сбили их с ног, облепили со всех сторон и утащили через выбитое стекло куда-то в темноту.

– Благодарю за службу! – по-военному сказала Рябая кура Витьку. – Но мы еще ждем твоего знакомого в камуфляже.

Витек вышел из вагона и побрел в темноту по рельсам. «Это будут первые одноногие могильщики в городе, – подумал он. – Но как же они станут копать ямы? Только в паре, по другому никак». Он представил, как они по очереди подпрыгивают и нажимают на лопату. Получалось забавно.

Вскоре рельсы привели его к городу, где как раз начался траурный салют в память птичницы Анфисы. Салют производился фейерверками черного цвета, и поэтому на ночном небе ни хрена не было видно, только слышались выстрелы пушек. Но народ все равно глазел, задрав головы вверх. Кто-то сказал, что такие салюты нужно смотреть через специальные дорогие очки фирмы «Дурилло Оптикс», тогда будет все видно, потому что очки делают небо светлым. Очков ни у кого не оказалось, а обычные солнцезащитные были здесь бесполезными.