Достигнув Риги, мы ссадили коров, а сами с багажом отправились к Ливенам. Мой муж шел следом за коровами. Но животные так устали и замерзли, что упали на землю. Муж растерялся и не знал, как заставить их подняться и идти дальше.

На помощь пришел один мужчина, который удивился, почему мой муж не знает, как поднять коров. Этот мужчина связал рога и хвост коров веревкой, потянул за нее, и животное действительно поднялось и продолжило путь. Магическая формула незнакомца позволила нам наконец добраться до своей цели.

Мы оставались у Ливенов в Риге две недели. И все это время ожидали, что вот-вот ворвутся большевики. В это время начались беспорядки среди латышских стрелков, и английские корабли бомбардировали восставших, 13 человек было убито.

Английским консулом в Риге был мистер Босанкет. К нему и отправились мой муж и князь Ливен.

Ливен с женой и тремя детьми должен был покинуть Ригу на английском военном судне. Но условия предстоящего путешествия не показались ему безопасными, тем более что один ребенок князя был болен.

Консул любезно предложил нам взять семью Ливена с собой, что мы с радостью и сделали. Правда, день и час отплытия нашего корабля оставался неизвестным. Каждый день нам предстояло приходить в порт и справляться об этом.

Наконец в декабре настал день, когда консул сообщил, что мы немедленно должны покинуть Ригу, взяв с собой постельные принадлежности и запас еды. Мы взяли с собой провизию, которую привезли из Рупа, и несколько бутылок с молоком.

В 9 часов утра 30 декабря мы взошли на палубу английского миноносца «Принцесса Маргарет». С нами был латвийский премьер-министр Улманис и еще 500 беженцев. Наш корабль едва успел поднять якорь, как большевики принялись обстреливать нас.

Наша первая и единственная остановка была в Копенгагене, где половина беженцев покинула борт «Принцессы Маргарет». Те, кто хотел ехать в Англию, остались на борту. Мы были среди последних.

«Принцесса Маргарет» простояла в Копенгагене три дня, во время которых мы смогли навестить кузена моего мужа, который был поверенным в делах.

Через двадцать один день плавания мы прибыли в Лейт, откуда нам предложили добраться до Лондона на поезде. Но у нас было так мало денег и мы никого не знали в Ньюкасле, что мы решили остаться на корабле. Муж наскоро побывал в Эдинбурге и вернулся на судно, которое и доставило нас в Лондон.

Мы прибыли в Лондон, не имея ни малейшей идеи, куда пойти и чем заняться.

Мне казалось, что мистер Ону[54]должен по-прежнему занимать пост генерального консула. Он был назначен на этот пост Временным правительством в то же время, когда мой муж должен был ехать в Лондон.

Александр, наоборот, считал, что после того, как большевики захватили власть, Ону, скорее всего, вернулся в свое имение во Франции.

На всякий случай мы отправились в консульство. И застали нашего друга там.

Ону любезно пригласил нас остановиться у них с женой и затем предложил моему мужу работу в консульстве за четыре фунта в неделю! Какая ирония судьбы! Но конечно же мой муж с благодарностью согласился.

Мы оставались у Ону одиннадцать дней, а затем три года пытали счастья, снимая разные дома, пока наша подруга миссис Фрейзер не предложила на зиму свою квартиру в Эклестон-Плейс. Там мы почувствовали себя совершенно как дома. Мы обнаружили в спальне громадную кровать, над которой висела памятка о том, что в этой кровати однажды спал принц Альберт. Там с легкостью могло бы поместиться четыре принца Альберта!

Перед тем как покинуть Ригу, нам пришлось попрощаться с некоторыми родственниками моего мужа. Ольга Мейендорф была секретарем в YWCA[55]и дала мне письмо к мисс Спенсер и к президенту Ассоциации в Лондоне – миссис Валдегрейв, которая была невесткой миссис Фрейзер.

На следующий же день после приезда в Лондон я отправилась в Марлей-Холл, где должна была состояться встреча YWCA.

Я была одета в ту же одежду, в которой приехала в Лондон, – в старый плащ. Но мисс Спенсер сразу же узнала меня, тепло приняла и представила аудитории: «Это человек, которого мы давно знаем и который помогал нам в Петербурге».

Все сразу же стали улыбаться и выказывать мне свою поддержку. А я так растерялась от столь теплого приема, что не могла вымолвить и слова и только кивала головой, выражая свою благодарность.

Я стала членом YWCA в Лондоне, а также членом инициативного комитета.

Мне очень хотелось, чтобы такой же комитет начал работу в Латвии. Сказала об этом мисс Спенсер, но она ответила, что в настоящее время денег на это нет.

И несмотря на это, все-таки смогла открыть один комитет в Латвии и в Эстонии, и они до сих пор процветают в этих странах.

Персонал и секретари, которые отправились в эти страны, смогли найти там хороших помощников. И смогли организовать слаженную работу, несмотря на немецкое и латышское вмешательство.

Позднее я была в Вольфганге в Австрии на международной конференции YWCA. На ней было двадцать три представителя из Латвии и Эстонии, и мне было очень приятно видеть их всех, работающих слаженно и гармонично.

Мисс Валдегрейв присутствовала на небольшой встрече делегатов, на которой была и я. Я не могла не восхищаться ее тактом, спокойствием и остроумием, с которыми она сглаживала любые недоразумения. Все было сделано настолько тонко, что все покидали собрание, чувствуя себя лучшими друзьями.

Беспорядки, которые нам пришлось пережить, оказали на меня большее впечатление, нежели я предполагала. Очень скоро мне стало ясно, что состояние моих нервов не позволяет принять множество приглашений, которое к нам поступало.

Многое из окружающего нас в повседневной жизни производило на меня самое благостное впечатление. Это все было так непохоже на то, к чему я почти привыкла в течение последнего ужасного года.

То, как молодые люди уступали свои места в лондонском метро пожилым дамам, было очаровательно. Это был первый раз за долгий период, за исключением Австрии, когда я наблюдала в народе такую вежливость.

В России же во время и после революции на лицах толпы было написано только желание проглотить своего соседа.

Последняя квартира, которую мы занимали в Лондоне, находилась на Эшбурн-плейс. Это было очень приятное жилище.

Домашний уют ему придавала мебель моей свекрови, которую привезли из Веймара и которая напоминала моему мужу о годах детства в его родном городе.

В апреле 1924 года нам сообщили, что у нас есть три месяца, чтобы найти себе новое жилье.