Девушка отошла к самому срезу воды, опустилась в мягкий песок на колени, положила на них руки ладонями вверх, закрыла глаза и сделала глубокий вдох, внимая и ощущая, сливаясь с окружающим миром.

В кронах за озером призывно мигнула живая искра, и темная ведьма обратила на нее все свое внимание, поглощая сознание, растекаясь чувствами по телу. Перетопнула лапами по ветке, потянулась всем телом, расправила крылья, вскинула голову, клекочуще прокричав приветствие солнечным небесам. Потом посмотрела вперед и вниз, на застывшую на берегу юную женщину в странном одеянии с названием «сарафан» – и спрыгнула с ветки, распахнув широкие крылья. Навстречу упруго ударил воздух, толкнул вверх, и в несколько сильных взмахов чародейка набрала высоту, стремительно помчалась над кронами, в минуту одолевая расстояние, которое двуногие осиливают разве что за час. Когда среди ветвей сверкнула солнечными зайчиками лента воды – спикировала, помчалась по зеленому тоннелю, то снижаясь, то несколькими взмахами поднимаясь обратно к зелени.

Селение сир-тя выдало себя запахом гари и гнили. Темная ведьма набрала высоту, перемахнула густые деревья, что тянутся вдоль русла, долетела до просторной прогалины, села на ветку густой шелковицы, растущей прямо среди чумов. Вниз посыпалась труха.

– Тэта, это ты? – тут же выглянула из чума девушка с тремя черными косичками.

– Говори громче! – отозвались из другого дома.

– Что случилось?! – спросил мужской голос от самой реки.

Это было все, что хотела знать чародейка. Она сделала глубокий вздох, вздрогнула, подняла голову и открыла глаза. Дотянулась до воды, омыла лицо. Встала, троекратно широко перекрестилась, кланяясь в разные стороны:

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, – как это довольно часто делал истовый отец Амвросий. – Благодарствую тебе, Господи, за любовь беспредельную твою, милость и все благодеяния.

Нахнат-хайд, охранявший покой госпожи, тоже поднялся, протянул девушке небольшой коричневый клубок, из которого торчала отполированная пальцами до блеска бронзовая игла.

– Благодарю, – приняла его чародейка. – Ты был прав, сир-тя вернулись в деревню. Завтра выступим к реке.

* * *

Дабы выразить свое уважение к воинам, Митаюки нашила их подарки себе на сарафан – на грудь, чуть ниже ключицы. Мужчины, поняв, что подарок понравился, вскоре преподнесли ей еще два родовых амулета. Один добыли у старицы, пока девушка летала в облике птицы к далекому Варанхаю. Второй – в третьем разоренном племени.

Идти до деревни пришлось долго. Полный день – до реки, еще полдня – пробираться по берегу, а остаток дня отряд ждал, пока чародейка ходила на разведку.

Нападающим повезло – никаких сторожевых амулетов вернувшиеся беглецы не расставили. Видать – некому оказалось, шаманы стараниями Енко Малныче не выжили. Ведьмы же в боевых искусствах не сильны, их обереги бытовые, домашние, только сам чум от чужака спасают али вещи ценные.

Правда, язычники поставили возле священного дерева сторожа. Но только что от него за польза, если он дальше ближних зарослей не видит?

Еще в сумерках новообращенные христиане обошли деревню, перекрыв сир-тя все пути к отступлению, а едва колдовское солнце начало разгораться – ринулись вперед.

Караульный закричал и метнул копье в одного из тархадцев.

Этим сопротивление и кончилось.

Еще через день отряд Митаюки добрался до четвертого селения, так же в сумерках взяв его в полукольцо, а затем ринувшись в быструю атаку и не упустив ни единого язычника.

– Вот и все, путь через Ямал безопасен, – на вечернем пиру подвела итог юная чародейка. – Теперь вы, мои храбрые воины, можете вернуться домой. Обнять родных, похвастаться трофеями, показать раны, рассказать о славных победах. Отдохнуть перед новыми боями. Я вас отпускаю.

– А как же ты, госпожа?! – встревожились сразу десятки мужчин.

– Здесь, неподалеку, поселились мои друзья, – выпила поднесенного хмельного сока девушка. – Желаю их навестить.

– Мы проводим тебя, великая шаманка! Мы будем оберегать тебя от опасности!

– Боюсь, если я появлюсь с такой свитой, мои друзья изрядно перепугаются и запрут все двери, – рассмеялась Митаюки-нэ. – Я же не на войну отправляюсь, братья мои во Христе. Просто хочу увидеть давних подруг, обнять их, поболтать. Нет, армия для этого мне вовсе не нужна. Одна управлюсь. Любовь Иисуса обережет меня от возможных бед.

– Иисус оберегает не сам по себе, – твердо возразил Нахнат-хайд. – Рядом должна быть рука, каковую он направит в сердце врага ради твоего спасения!

– Ты забыл, мой мудрый друг? Только что мы покончили с врагами на всем пути от Варанхая до Ямтанга.

– В этом невозможно быть уверенным до конца, – покачал головой бывший шаман. – Любимица молодого бога не должна путешествовать одна!

– Прости, Митаюки-нэ, – громко перебил его молодой голос, – но ведь даже ты, при всей своей мудрости, не сможешь ходить в этих краях пешком! Я нашел у язычников лодку. Дозволь быть твоим гребцом!

– Нявасяд! – узнал своего воина Нахнат-хайд. – Храбрый боец, сильный воин, честный христианин, твой преданный слуга. Он будет тебе хорошим спутником, великая шаманка.

Нявасяд, растолкав сотоварищей, вышел вперед и опустился на колено. Статный, широкоплечий, с татуировкой колючего плюща, дарующей неотразимость в любовных приключениях, на левом плече и распятия на правом. Чувства юноши были полны дерзости.

– Супруга великого белого атамана не может так долго находиться наедине с мужчиной. Это вызовет кривотолки. Пусть… – Она обвела воинов взглядом. – Пусть с нами отправится храбрый Ямгава. Ты не против?

Воины одобрительно зашумели, и Митаюки поняла, что случайно сделала очень верный ход. Между тархадцами и людьми бывшего шамана с самого начала возникло нечто вроде противостояния, борьба за воинский успех и внимание правительницы. Нявасяд принадлежал к «шаманцам». Взяв ему в пару тархадца, чародейка уравновесила успех, а друзей юного красавца порадовало безразличие девушки к записному сердцееду.

– Воля твоя, госпожа, – буркнул красавчик, смиряясь с неудачей.

– Двух телохранителей мне вполне достаточно, – объявила Митаюки. – Всем остальным повелеваю отдыхать!

* * *

Пашка Рыжий – и по имени, и по прическе – отвернулся от очередного порыва злобного ледяного ветра, сделал вдох, нахлобучил глубже на голову волчий треух и опять повернулся к морю, осматривая мерно качающиеся волны.

Дураку понятно, что в такую погоду никто на остров не сунется, тут даже песец из норы не вылезет, если не хочет собственный зад отморозить – не то что полуголым туземцам в набег идти. Так что прыгал караульный на башне совершенно напрасно, только время зря терял. Но служба есть служба, казачий обычай суров. Погода – непогода, а караулу должно стоять и во все стороны старательно таращиться, глаз ни на минуту не смыкая.