Из неопрятно мокрых карманных вещей сына Грегори выбрал и взял с собой связку ключей.

На улице уже нетерпеливо сигналил таксомотор.

Во время краткого телефонного разговора она только и смогла сказать, не умея преодолеть свои сильные и честные слёзы, что кто-то из них во время сегодняшней глупой ссоры, спеша непременно что-то решить или доказывая, случайно сломал замок их квартиры и что она сейчас боится оставаться так одна, ночью, с открытой дверью…

Грегори правильно рассчитал, что все жильцы большого благополучного дома в этот негостеприимный час давно уже спали; шесть квартир на трёх этажах дюжиной красивых тёмных окон не обратили на его визит никакого внимания.

Первый ключ – от входа в подъезд, простое движение – консьержка заслуженно отдыхала у себя в комнате – и он, мягко ступая, поднялся наверх.

Действительно, дверь нужной квартиры только прикрыта, в замке – жёлто-латунный обломок тонкого французского ключа.

На столике в гостиной, окнами выходящей на мокрый асфальт тихой улицы, горел крохотный ночник; в кресле, неудобно опустив голову на локоть, спала молодая женщина, лица которой сквозь сумрак небольшого света совсем не было видно.

Спрашивать разрешения у кого-либо и советоваться с кем-то другим, кроме себя, Грегори разучился уже давно.

С заботливым тщанием, не спеша, он прошёлся по немногочисленным комнатам, прекрасно осознавая, что именно ему нужно там искать, пока на одном из подоконников не увидел случайно оставленную связку ключей, точно такую, на такой же короткой металлической цепочке, как и та, которую он нашёл в промокшем плаще сына.

Глубоко вздохнув, он опустился перед входной дверью на колено, прищурившись, сделал несколько точных движений сохранившимся ключом и, расчётливо подставив к замку ладонь в тонкой замшевой перчатке, поймал в неё выпавший обломок.

Не случилось ни одного громкого звука, он не сделал никаких лишних шагов, но та, которая только что, устало и тихо, вздыхала в тревожном сне, со слабым стоном пошевелилась, раскинув роскошные тёмные волосы по столику.

Грегори остановился в проёме дверей, улыбнулся, приготовившись к долгому и печальному разговору.

Минуты шли, но женщина не просыпалась.

Он осмотрелся, точно убедился, что ничего не забыл в квартире, тихим щёлчком замка закрыл за собой дверь и, лёгкими шагами ощутив немногочисленные ковровые ступеньки лестницы, вышел из подъезда на залитую мрачным ночным дождём улицу.

На далёких перекрёстках светились ещё мелкие разноцветные огни, редко проезжали с довольным шорохом блестящие автомобили. Дождь изменился, заканчиваясь, стал прямым и тяжёлым, металл больших луж под ногами гулко взрывался крупными каплями.

Грегори поднял воротник, надвинул ниже козырёк кепки.

Окна, возле которых он был совсем недавно, темнели по-прежнему.

По привычке отмечать очередное выполненное дело, Грегори произнёс про себя несколько тихих восторженных слов и, измерив пристальным взглядом соотношение фасада дома и расстояние до асфальта под нужными окнами, решительно опустился на колени.

Полицейских он не боялся, случайных прохожих вряд ли мог испугать своими манерами, да и не могли они случиться в такую ночь в таком месте, а вот круглые жёлтые фонари, плотный свет которых почти полностью пробивался вниз сквозь голые ветви деревьев, в эти минуты стали его замечательными сообщниками.

На протяжении жизни Грегори несколько раз имел возможность хвалить себя за точные расчёты.

Часы на далёкой городской башне пробили уже три раза, когда под тусклым красно-жёлтым буковым листком, скромно прилёгшим на дальнюю сторону мокрого тротуара, сверкнул драгоценный металл.

Душа Грегори восторженно закричала, он же лишь свободно вздохнул и улыбнулся, отряхивая свои мокрые колени.

И вновь – ключи, двери, незначительный свет уже знакомой квартиры.

Без опаски запачкать грязной обувью тёплый ковёр, он, тихо ступая, подошёл к спящей женщине и, печалясь далёкими нежными воспоминаниями о другой, приподнял своей ладонью её ладонь, затем надел на тонкий палец найденное обручальное кольцо.

Вернувшись к себе домой, Грегори сильно тряхнул за плечо спящего сына, велел тому немедленно ехать к жене мириться, смеясь и повышая голос выпроводил их с собакой на тихую, уже без дождя, ночную улицу и после этого решил, что страшно проголодался.

На пространстве почти незнакомой ему кухни, владениях давно уже и прочно преданной старенькой экономки, Грегори отыскал холодильник, а в нём – большой кусок отварной телятины и много свежих яиц.

Эта странная ночь и закончилась странно – хлебом, мясом, обжигающей яичницей. И музыкой. Но это был отнюдь не печальный и горький гобой.

Пулю, летящую в назначенную цель, никогда не остановят запоздалые сомнения.

На низком столике – стайка белых кофейных чашек. Маленьких, пустых. Время размышлять точно и в последний раз, истекло.

За высокими окнами аэропорта – дрожащие серые лужи.

Он брезгливо поморщился, вытер пальцы бумажной салфеткой, с решимостью встал. Улыбнулся для себя. Случайному взгляду его улыбка показалась бы скверной.

Смуглый, худой, вышел под дождь.

И хотя обычная одежда прилетевшего пассажира говорила скорее о неуспешности, чем о лишних деньгах, такси на взмах его уверенной руки остановилось с почтением.

Эта история началась давно и в таком возрасте, когда в записных книжках некоторых сверстников стали появляться тайные номера телефонов и строгие инициалы. Другие ребята, попроще, из рабочих семей, с азартом кололи свои пальцы гитарной струной, черной тушью и единственными, как им тогда казалось, именами.

А он, волнуясь непознанным еще гулким сердцем и стараясь не сбить дыханием тонкий пульс латунных механизмов, поддел ножом крышку наручных часов и выцарапал на ее внутренней поверхности слова: «Яхта «Легенда». Поставил год. Простенькие часы были дорогим подарком, первыми в его жизни, и казалось, что они навсегда сохранят суть данного им только себе обета.

Он тогда много, очень много читал. Чтение не было обезображено какой-то навязанной системой, а имело случайный, страстный характер.

Набор из индейцев, приключений и погонь, внезапно возникший из обычного мальчишеского общения, скоро сменился подробными рассказами о диких животных, тщательными историями про дальние путешествия. С книгами он был смелым и ловким; наедине с ними гораздо легче чувствовал себя обязательно честным и сильным.

В настоящей жизни было хуже. Почему-то всё чаще и чаще хотелось внезапно оказаться в другом мире, в таком, где нет уличных драк, пьяно облеванного соседа на общей коммунальной кухне, обидных плевков одноклассников в спину старенького, заботливо заштопанного мамой, школьного пиджака.