Райдел первым увидел чулочную лавку на противоположной стороне улицы. Он помог Колетте объясниться с продавцом и выбрать нужный размер.

— Как по-гречески чулки? — поинтересовался Честер.

Райдел ответил, но минуту спустя слово вылетело у Честера из головы.

Они вернулись обратно в гостиницу, чтобы отдохнуть перед вечерней прогулкой. Райдел обещал позвонить около семи. К этому времени он собирался раздобыть где-нибудь вечернюю газету.

Честер прилег на постель рядом с Колеттой, которая уже переоделась в халат и теперь читала один из романов в мягкой обложке, купленных ею в Афинах. Честер положил руку ей на талию. Но Колетта отвела его руку и встала.

— Прости, я забыл, ты ведь терпеть не можешь бородатых, — сказал Честер.

— Борода ни при чем, — ответила Колетта, не оборачиваясь. — Мне нужно привести в порядок ногти.

Она вернулась со специальным набором инструментов, села на постель, откинулась на подушку и занялась маникюром. Честер задремал.

Когда он проснулся, часы Колетты, стоявшие на прикроватной тумбочке, показывали десять минут седьмого. Честер вспомнил, что Райдел обещал позвонить. Впрочем, если бы в газете оказалось что-нибудь важное, например стало известно, что Честер Макфарланд выехал этим утром из Ираклиона, он бы сразу позвонил. Потом Честера начала одолевать одна мысль, а вернее, мучительный вопрос: ради чего молодому человеку помогать тому, кого, как ему известно, полиция разыскивает за убийство, даже если это был несчастный случай? Ответ напрашивался сам: чтобы получить деньги. Конечно же, это обычный шантажист, готовый плести свою сеть тщательно и неспешно. Честер задумывался над этим и раньше, но только сейчас, после короткого сна, осознал все достаточно ясно. Худшее еще впереди. Он поежился. В комнате было прохладно.

— Тебе холодно, дорогой? — Колетта лежала рядом и читала.

— Да, здесь не жарко.

— Батарея нагревается. Я только что проверяла.

Честер встал и налил себе виски. Он поймал на себе укоризненный взгляд Колетты, но она промолчала. Ну что ж, придется им пробыть с Райделом Кинером еще несколько дней. Честер решил попросить Райдела подробно рассказать о себе, о студенческих годах, о жизненных планах, если таковые есть, чтобы составить о нем более ясное представление.

Зазвонил телефон.

Райдел сообщил, что в местной газете нет никаких новостей.

— Я подумал, может, вы и ваша супруга хотите поужинать сегодня вечером одни? — спросил он под конец.

Но Честер уже настроился порасспросить Райдела.

— Нет-нет, если, конечно, вы сами не хотите побыть один, — сказал Честер.

— Он не идет с нами? — вмешалась Колетта и протянула руку к телефонной трубке. — Дай, я поговорю с ним.

Ничего не сказав Райделу, Честер с хмурым видом протянул ей трубку.

— Алло, Райдел! Что это за разговор о том, чтобы поужинать отдельно… Конечно же нет. Какие глупости… Постучите к нам около восьми и заходите выпить виски… Вот как? Это звучит заманчиво. Прекрасно! Я скажу Честеру… Хорошо. До скорого! — Она положила трубку и обернулась к мужу. — Райдел выяснил, что в ночном клубе, который мы видели, можно поесть. Почему бы нам не поужинать там?

Как Честер и предчувствовал, Райдел и Колетта танцевали до полуночи. Сам он уже начинал испытывать усталость. Честеру мало что удалось выведать у Райдела Кинера. По его словам, он учился в Йеле, где закончил юридическое отделение. Затем служил в армии. Последние два года провел в Европе благодаря своей бабушке, которая оставила ему в наследство десять тысяч долларов. Честер готов был поверить насчет бабушки, но сомневался насчет юридического образования Райдела. У Честера осталось лишь смутное воспоминание о йельском студенческом городке в Нью-Хейвене, где он был один раз. Сам он проучился два года в Гарварде. Он не мог придумать ни единого вопроса, чтобы проверить, действительно ли Райдел учился в Йеле. Так или иначе, но Райдел никогда не работал, и это не сулило ничего хорошего. Честер беспрестанно поглядывал на него и одетую в ярко-голубое платье Колетту, которые танцевали на маленькой, плохо освещенной танцплощадке. Они держались в стороне от остальных пар, танцевавших быстрее. Честер пил уже четвертый бокал виски. Когда Райдел и Колетта вернулись к столику, он поднялся.

— Может, пойдем? Сегодня был трудный день.

— Но, дорогой, в половине первого начинается представление.

Честер снова сел, решив, что будет ждать.

Райдел продолжил разговор, начатый, очевидно, на танцплощадке: о музыке, о танцах в греческих тавернах и о том, почему здесь мужчины танцуют с мужчинами. Честер уже что-то слышал об этом. Кажется, все объясняется строгостью морали в отношениях между полами. На танцплощадке бойко отплясывали две пары мужчин, не касаясь друг друга. В этом не было ничего интересного, но Колетта слушала Райдела как завороженная.

— Об этом что-то говорится в путеводителе, — вставил Честер.

Но его замечание осталось без внимания. Райдел уже рассказывал о другом: о кружевах на сорочках или о чем-то вроде этого. Райдел знал очень много, если, конечно, то, о чем он говорил, не было плодом его фантазии.

— Не хотите выпить? — спросил Честер у Райдела, когда принесли виски.

Райдел посмотрел на Колетту:

— Будете?

— Нет. А впрочем, немного пива.

Оба, Райдел и она, заказали пиво.

Наконец началось представление. Оно состояло главным образом из скетчей, вызывавших в зале смех. Честер не понимал ни слова. Он ужасно устал. Сначала долгое сидение в автобусе, теперь здесь. Когда представление закончилось, он хотел пригласить Колетту потанцевать — за весь вечер они станцевали лишь один раз, — но у него хватило сил лишь на то, чтобы показать своим видом, как он недоволен сегодняшним вечером и поведением Райдела.

— Тебе здесь интересно? Может, пойдем? — спросил он жену.

— Еще один танец, дорогой, последний… — сказала Колетта, поднимаясь.

Она приглашала Райдела. Честер понял это. Он проводил их нарочито хмурым взглядом, хотя и знал, что они не видят его. Честер рассеянно склонился над своим бокалом. Он думал о письмах, которые дожидались его в Афинах. А их там наверняка скопилось уже порядком, в том числе и отчет его доверенного человека в Далласе, исполнявшего теперь обязанности бухгалтера в компании «Юнимекс». Не нависла ли над ней угроза расследования? Кроме того, должны быть сообщения из Нью-Йорка от Джесси, который знал, что его настоящее имя Честер Макфарланд. Вероятно, он уже прочел в прессе о случившемся, если, конечно, это попало в нью-йоркские газеты, и запаниковал, не получив ответа ни на одно из своих писем, посланных в Афины. Интересно, что могли сообщить о Честере американские газеты? Это было важно для него, крайне важно. В Ираклионе оказалась недоступной даже парижская «Геральд трибьюн».