– Но, товарищ Сталин…

– Это приказ. – Взгляд Сталина отбивал всякую охоту обсуждать этот вопрос. – Вы сами настаивали, товарищ Артузов, на том, что по возможности на все рекомендации Ольги нужно реагировать. На эту среагировать проще всего. – Иосиф Виссарионович замолк, задумался о чем-то, затем остановился и, глядя в глаза Артузову, продолжил: – Вы что, не понимаете, это было послание не вам, а в первую очередь мне. Спросите и об этом тоже, почему вас расстреляют в тридцать седьмом.

– Так она вроде бы объяснила…

– Ерунда это, никого у нас за то, что от жены ушел, еще не расстреляли, не вижу причин начинать с вас, товарищ Артузов. Подпишите буквой «К». Надеюсь, поймет, кто ее спрашивает. Перед тем как отправлять текст в газету, согласуете со мной. Объявление дадите через месяц. Торопиться не надо.

– Слушаюсь, товарищ Сталин.

После того как Артузов ушел, Сталин вызвал к себе Ворошилова:

– Клим, зайди ко мне, нужно кое-что обсудить по твоему ведомству, блокнот захвати.

Вспоминая разговор, Сталин улыбнулся в усы: «Сейчас озадачу Климента. Нужно техническое задание писать на патрон с красным перцем. Интересно, что он скажет. Придется товарища Тухачевского взять на испытания нового оружия и предложить посидеть в танке». Сталин еще не знал, что до испытания этого оружия товарищ Тухачевский не доживет…

Следующий месяц пролетел для Оли незаметно. Она успешно сдала все экзамены, получила «хорошо» лишь за русский язык и теперь готовилась к выпускному вечеру. На экзамены приходили представители наркомпроса, однажды даже явился приглашенный корреспондент «Вечерней Москвы». Посидел и послушал ее ответ на экзамене по химии, затем взял интервью. Оля настояла, чтобы ее имя и фамилия в статье были изменены. Можно, например, назвать девушку Аленой Пушкаревой. Аргументировала она это тем, что заметка в газете даст ей незаслуженное преимущество при поступлении в вуз, а Оля как будущая комсомолка этого не хочет. Корреспондент очень удивился, но навстречу пошел.

Директора две недели назад выписали из больницы, он уехал с женой продолжать лечение на природе. Перед выпиской с ним снова беседовал следователь. Директор очень смутно представлял события того дня, но при упоминании белого картуза отчетливо вспомнил эпизод в подъезде. Он подробно описал следователю происшедшее, уверенно заявив, что парень был ему незнаком, разглядел он его хорошо и опознает при встрече. Как выяснилось в дальнейшем, это заявление было весьма опрометчивым. Хорошо запомнились директору синие, холодные, злые глаза нападавшего и кривая улыбочка, мелькнувшая на губах. Художник, работавший с потерпевшим, вскоре доложил следователю, что тот мало что помнит, воображение дорисовало картину многими образами. Кое-какой портрет они соорудили, но он, скорее всего, далек от реальности. Посмотрев на рисунок, следователь расстроился. На нем изобразили подростка с жестоким лицом, на губах которого змеилась кривая улыбка. Не нужно было иметь большого опыта, чтоб понять: в жизни таких персонажей не встретишь, в кино, конечно, так загримировать могли. «Сильно бедняге по голове досталось, если такие ужасы мерещатся!» – грустно подумал следователь. Ему предстояло как-то разобраться с этим делом, травмы, полученные потерпевшим, были признаны тяжелыми. На всякий случай он передал копию портрета в школу, чтобы показать ученикам: а вдруг кто-то видел похожего типа.

Полюбовавшись на рисунок и констатировав для себя, что по портрету ее никто не опознает, Оля с сожалением передала это произведение дальше, честно сказав учителю, что такого страшного юноши в своей жизни еще не встречала.

На вокзал директора пришла провожать делегация учителей и лучших учеников. Жена, верная своим принципам, не дала возможности всем желающим вдоволь пообщаться с выздоравливающим. Она затолкала мужа в купе и разрешила большинству присутствующих помахать ему ручкой. Оля так и сделала, скрывшись за широкими спинами своих учителей и одноклассников. Ей хотели поручить дарить директору цветы, но она категорически заявила, что от учеников это должен делать комсорг школы, чем заслужила не только благодарный взгляд комсомольского лидера.

На выпускном вечере он уже приглашал ее на третий танец подряд, а между танцами занимал дурацкими разговорами, чем привлек внимание не только своей подруги, которая, впервые в жизни столкнувшись с непостоянством мужчин, чуть не плача, наблюдала за парочкой, но и остальных участников торжества. А лишнее внимание – это последнее, в чем нуждалась Оля летним вечером двадцать второго июня тысяча девятьсот тридцать пятого года. Она слишком долго готовилась к этому торжеству.

В отличие от остальных девушек кроме нового платья, босоножек и прически Оля позаботилась о фонарике и ключе от директорского кабинета, который так и лежал вместе с другими ключами в углублении между двумя ветками в парке. Тогда, чисто интуитивно, ей не захотелось ключи выбрасывать. Она не планировала их использовать, но и выкинуть просто так не сумела. Во-первых, связку могли найти и отнести в милицию, что уже само по себе было нежелательно, во-вторых, ключи, даже ненужные, психологически трудно выбросить. А теперь они очень даже пригодились.

Когда неуемный комсорг и после третьего танца продолжил ей рассказывать о задачах союза молодежи по строительству нового общества, Стрельцова была вынуждена его невежливо прервать:

– Миша, извини, мне нужно прогуляться, я скоро вернусь.

– Подожди, я тебя проведу!

– Нет, Миша, туда ты меня не проведешь, – с легкой иронией, вгоняя комсомольского лидера в густой румянец, сказала Оля, взяла свою сумочку и вышла из зала.

Запершись в кабинете директора, она открыла папку с приказами, нашла документ о допуске ее к сдаче экзаменов за среднюю школу, к которому скрепкой было подколото ходатайство с резолюцией директора. Спрятав ходатайство в сумку, подколола к своему документу заявление, снятое с соседнего приказа, а на место того приколола какой-то относительно ровный листок из мусорного ящика. Наведя порядок с документами, Оля закрыла за собой дверь и пошла обратно в зал. Обиженный комсорг больше с ней не танцевал, но дурной пример заразителен, остальные ребята начали наперегонки приглашать местную знаменитость на танец, пока внимание не стало ее раздражать. Дождавшись, когда объявят белый танец, Оля подошла к невысокому нескладному пареньку, который почти не танцевал, так как в классе девушек было меньше, чем парней, и всем партнерш не хватало. Она даже не знала, как его зовут, ее знакомили с классом впопыхах. Впрочем, чтобы поболтать с парнем во время танца, его имя знать необязательно. После вечера Ольга решительно отказалась гулять по ночной Москве и отправилась домой. Обиженный Толик, так звали ее застенчивого одноклассника, пошел ее провожать.

– Как же так, Оля, это же традиция – после выпускного встречать рассвет, какие могут быть завтра дела.

– Я не могу, Толик, поверь. Если бы я могла, с удовольствием погуляла бы с тобой.

– Но почему?

– Скоро война, Толик, тяжелая война, мне надо успеть подготовиться.