Пока Алиса одевалась, он вышел счистить с ветрового стекла налипший слой снега. На улице почти стемнело. К ней снова, как при пробуждении, вернулось чувство реальности происходящего, и она с тревогой подумала о Венсане и детях. Как она станет сосуществовать с ними теперь, когда в ее жизни была любовь с Пикассо? Он смотрел на нее через стекло и мысленно тоже подводил итоги. Возвращение со звезд обойдется без звука фанфар. Никто не будет встречать их, махая флагами.

— Я тебя отвезу, — сказал он, усаживаясь в машину.

Видимость упала почти до нуля. С небес хлопьями валил снег, в беспорядочной пляске кружась перед фарами. Когда они въехали в поселок, он крепко сжал колено Алисы, вложив в этот жест всю силу своего отчаяния перед тем, что их ждет впереди.

Клотильда, тетя Фига и Пьер поняли все, едва она ступила на порог. Рассеянный Анри не понял ничего, как и Шарль, увлеченно игравший с котом. Старших детей дома не было. Поужинали остатками пиршественного стола. За едой обсуждали Дьепп. Тетя Фига дала выговориться племянницам, понимая, что это им необходимо. У Алисы остались от этих мест волшебные воспоминания, похожие на короткие вспышки нирваны, — высокое и очень голубое небо, хлопающие на ветру, от которого перехватывает дыхание, знамена, длинная дорога вдоль моря, галька, скрипящая под ногами и колющаяся даже сквозь влажное полотенце. Но главное — любовь и проявляемый к ним искренний интерес. Это была такая редкость, сродни экзотике, что каждый миг их тогдашних каникул казался погружением в эйфорию. До сих пор эти давние картины представлялись ей чем-то вроде высокохудожественных фотографий или изумительно красивых открыток, с потрясающей точностью воспроизводящих сложную гамму детских ощущений. Алиса в тот вечер купалась в счастье, словно находилась внутри мертвой петли, описываемой с одной стороны Дьеппом, с другой — Пикассо. Она поймала взгляд Шарля, который еще никогда не видел мать такой — внимательной ко всем и прекрасной, как ангел. Пьер ни с того ни с сего принес бутылку шампанского. Они чокнулись просто так, без тоста, и, думая об умерших, почувствовали себя живыми.

Пикассо, едва выбравшись на магистраль, почти сразу попал в пробку. Машины еле ползли, чуть не касаясь друг друга бортами, густой снег в свете фар казался каким-то жирным. Потом поток встал намертво. За освещенными окнами виднелись парочки и целые семьи. Только Пикассо сидел в салоне один. Он покрутил настройку радио, пытаясь поймать информацию о ситуации на дорогах. «Снегопад всех застал врасплох, автозаправочные станции берут штурмом. Проявляйте терпение! Оставайтесь в своих автомобилях. Служба расчистки заносов уже выслала людей и технику…» Инспектор выбрался наружу. Водитель из машины слева улыбнулся ему испуганно-счастливой улыбкой участника нестрашной катастрофы, позволяющей с удовольствием общаться с остальными. Пикассо изобразил в ответ похожую гримасу и двинулся к бортику ограждения, за который не раздумывая шагнул. Окрестные поля переливались голубоватой белизной. Он долго стоял там, погруженный в себя и свою любовь, ощущая на лице Алисины руки. Потом глубоко вдохнул ледяной воздух, ворвавшийся в легкие болезненным ударом, и пошел назад, лавируя между машинами, понемногу превращающимися в домики, обитатели которых собирались ужинать и укладываться на ночлег, дожидаясь в невероятной тишине своих спален под открытым небом, когда наконец смогут снова тронуться в путь.

Пикассо набрал номер Куаньяра — лишь бы не звонить Алисе, вокруг которой отныне вращалось все. Он представил себе коллегу наедине с его миазмами, под сверкающей синтетической елкой. Интересно, заметила ли Алиса, когда сидела у них в комиссариате, его печального друга? Кажется, она улыбнулась ему, благодаря за принесенный кофе. Эта женщина замечает всех, никто не ускользает от ее внимания. Как некоторые свидетели, которых ему приходилось опрашивать в ходе расследования, поражаясь их наблюдательности и точности в описании деталей. Пикассо часто задумывался, как это можно — жить, не фильтруя впечатления, складируя их кучей. Для чего? Он включил радио, заскользил со станции на станцию, не задерживаясь ни на одной. В машине справа мужчина и женщина улеглись спать, накрывшись пальто. Из приборного щитка зазвучал глубокий низкий голос, принадлежащий кому-то, кто явно находился в куда более комфортной обстановке, чем он сейчас. Инспектор прислушался.

«По лицу Ашхенбаха стекает душевный пот, прорисовывая длинные черные полосы. Тающая на щеках краска цвета его волос делает из него трагического героя».

После короткой паузы другой, более высокий, голос добавил:

«Да, старик влюблен. Он видит, как утекает между пальцев оставшееся ему время, словно банкноты в казино».

«Ва-банк!» — вмешался женский голос, сопровождаемый плотоядным смехом.

Обладатель низкого голоса представился ему в виде Пьера Эштремуша с его седоватыми висками. Второму, более молодому, его воображение придало смешанные черты обоих Алисиных племянников. Женщина оказалась похожей на Элен, тут уж он ничего не мог поделать. Собеседники заговорили о «богоявлении лица». Пикассо не очень понимал, что они имеют в виду: реплики сменяли одна другую слишком быстро и улетучивались навсегда. «Мне не хватает слов», — подумал он. Затем они вспомнили какого-то философа, чье имя было ему неизвестно, и начали рассуждать о чужих лицах: открывая их для себя во всей обнаженности, мы убеждаемся, что они, оставаясь собой, одновременно становятся частью нас.

«Следовательно, — снова вступила похожая на Элен женщина, — убийство невозможно. Ведь, убивая другого, мы совершаем самоубийство».

Перед ним как наяву встало лицо молоденькой наркоманки, умершей от передозировки, вид которой в свое время потряс его. Она лежала с открытым ртом и широко распахнутыми глазами, словно не могла поверить, что непоправимое уже случилось, являя собой жуткую иллюстрацию к сакраментальному: «Слишком поздно».

«Есть лица, на которые смотрят, и лица, к которым прикасаются, — продолжал низкий голос. — Прикасаясь к чужому лицу, мы убиваем свое представление о нем. Чувства берут верх над надеждами».

Пикассо представилось лицо Алисы в момент наслаждения. Она его удивила. Ее волосы пахли миндалем, за ушами у нее пряталась влажная прохлада, плечи, по которым скользили его руки, казались круглыми и шелковыми. Из глаз брызгали белые искры, словно пузырьки газа. Он выпрямился на сиденье, сказав себе, что сходит с ума. Выключил радио и огляделся. Вокруг по-прежнему разыгрывался безумный спектакль парализованной автомагистрали. Он поплотнее закутался в пальто. Почему ему везде чудится Алиса, с тревогой подумал он. Может, она спит со всеми подряд? Он проснулся от холода и страха. Боль в спине заставила его перевернуться на бок, уткнувшись носом в заиндевевшее стекло. Среди ночи ему позвонила Элен. Он рассказал ей, в какую попал передрягу, и снова заснул, словно и не просыпался. Ранним утром, когда дорогу расчистили, он тронулся в путь и поехал прямо в комиссариат.

В кабинете, как всегда, воняло. Пикассо пошире открыл окно. После почти бессонной ночи он чувствовал себя паршиво, болело все, в том числе голова. Почти сразу явился Куаньяр, по дороге заглянувший в булочную.