Но через сутки он стал подгружаться, стал неадекватным. На компьютерной томограмме головной мозг равномерно расширился, мозг-то расширился, а череп не может. Чуть вклинение не получили в большое затылочное отверстие с обычным исходом.

Он даже и не понял, что ему будут сверлить голову, хотя продуктивному контакту был доступен. Не критичен к своему состоянию. Дал общую анестезию, сон в его состоянии – самое благостное. Перевел на искусственную вентиляцию.

Экстренно вырезали большущую лунку в черепе, такую, что можно ловить рыбу. Привезли в реанимацию, продленная ИВЛ. Утром попробовал разбудить его, очнулся, но мозги включились внезапно и неадекватно, стал скакать по кровати, опять дал сон.

В городской медики пашут в последнее время без продыху. На шести койках по семь-восемь человек, операционные работают точно конвейеры – оперируют, оперируют, оперируют…

Мне вчера повезло, я принял по дежурству пятерых, один поступил, и еще трое пыталось влезть, но удалось обойтись без моей помощи.

Практически все пациенты в крайне тяжелом состоянии, возможно, о них я напишу чуть позже, но остановлюсь на одном пациенте, что поступил поздно вечером.

Прозвонил телефон.

– Алло, реанимация, тут больного привезли с асфиксией, рак гортани.

– Везите к нам, – не стал разводить дискуссию и рефлексировать я.

Одна-единственная свободная реанимационная койка, но делать нечего, не принять его я не имею права.

Привезли на каталке сухопарого мужика, не ракового, кахексичного, а нормального, даже, можно сказать, еще крепкого семидесятилетнего мужика. Он и выглядел лет на пятьдесят, уж семьдесят я бы ему точно не дал.

На шее виден рубец от ожога. Каждый вдох ему давался невероятными усилиями, мышцы грудной клетки, шеи напрягались так, будто поднимали штангу. Воздух с шумом проникал через тонкое отверстие в трахею. Рак занял все свободное место и стремился убить. Синюшные слизистые и серые кожные покровы говорили о тяжелой гипоксии. Сердце стремилось поддержать жизнь, создавая артериальное давление свыше двухсот мм рт. ст., пульс зашкаливал.

Мы все подготовили для интубации трахеи, но я понимал, что его анатомия настолько изменена, что, ежели я дам наркоз и полезу в ротовую полость, я его убью. Расслабленные под анестезией мышцы перестанут дышать, а мои манипуляции усилят отек гортани. Несколько лет назад в мою смену поступила женщина с раком гортани, ЛОР-врач попытался сделать трахеостому, а я попытался ввести трубку в трахею, ничего не получилось, она умерла. А здесь я не мог сделать подобную ошибку и решил, что необходимо резать горло и ставить трахеостомическую трубку сразу, под местной анестезией.

Однако опыта постановки трахеостомы у меня нет. Я вызвал хирурга из отделения и ЛОР-врача из дома. Но время работало против пациента, и я обработал шею спиртом, лидокаином обезболил область операции и уже было собрался взяться за скальпель, зашел хирург:

– Ну че, давай резать, – спокойно так, обыденно произнес опытный хирург.

Я не возражал, но в это время забежала ЛОР-врач и взяла на себя эту функцию. Надо сказать, хорошо, что более опытные коллеги помогли, поскольку, разрезав кожу, про себя отметил, что кровь стала синей от гипоксии и пульс взлетел под сто шестьдесят в минуту, больной потерял сознание, раковая опухоль уже изменила анатомию шеи, и я вряд ли бы нашел трахею. Пульс стал урежаться, давление поползло вниз, он умирал, не минуты решали все – секунды, я взял ларингоскоп, собравшись со своей стороны попытаться вставить хотя бы тонкую трубку в трахею. С большим трудом доктор наконец рассекла трахею, воздух в смеси с кровью с шумом Ниагарского водопада засосало в дыхательные меха пациента.

Поставив трубочку, мы обнаружили, что диаметр ее был мал и была большая вероятность того, что через сутки она забьется и придется ее менять, а это бывает очень сложно на отекших оперированных тканях. Поэтому после передышки мы сразу заменили трубку на больший размер. Вскоре пациент очнулся, сердце заколотилось спокойно, а уставшие мышцы легких медленно и с удовольствием расправляли грудную клетку.

Утром его перевели, дав еще возможность пожить на этом свете…

Мы вот привыкли, что суицид – это дело молодых, старики чтят каждый день на этом свете, но нет, иногда к нам поступают и пожилые, и совсем старые пациенты.

Это на самом деле совсем печально, вряд ли пожилой человек будет кончать жизнь из-за любви, да и действительно, люди в возрасте, прожившие многие годы, пережившие невзгоды и радости, просто так не будут кончать жизнь. Да, можно их действия скинуть на синильную деменцию, но тех пациентов, что я видел и если они выжили, их выбор был продуманным, не навязанным неведомыми голосами из воспаленного сознания. Они кончали жизнь из-за безнадеги. Чаще это дети доводят их до крайнего поступка, горькие пьяницы, клянчившие последние деньги у доведенных до отчаяния родителей.

Недавно в нашем отделении спасли мужчину за семьдесят. Зачем ему нужен был такой досрочный уход, я не знаю, но удивляет жестокость, с которой он себя убивал. Ударил себя ножом в грудь и живот, разрезал легкое и кишечник. Коллеги не бросили старика умирать, привезли, прооперировали и спасли его. Будем надеяться, что сей факт был обусловлен мимолетным помрачением, в результате стресса, и он одумается, поживет еще.

Вообще печально то, как государство решает финансовые проблемы, это происходит не за счет строительства новых предприятий, разработки новых технологий, а решает проблему нашими пенсионерами. Всеми силами старается, чтобы пожилой человек так и не добрался до пенсионной кормушки, хотят, чтобы наш человек пахал до гробовой доски, пока не свалится. Мы, наверное, так и не увидим, когда пенсионер будет просто растить розы или фруктовые деревья на своем садовом участке ради собственного удовольствия, а не горбатиться на огороде ради выживания, проговаривая: «День год кормит».

Печально это.

Так и хочется добавить знаменитое: «Денег нет, но вы держитесь». Держатся они, куда ж они денутся, наши пенсионеры.

Пожилой мужчина в мою смену поступил. Сердечник.

Везут бедолагу синюшнего, задыхающегося от недостатка кислорода. Изношенное сердце лишь на треть силы способно прокачивать кровь. Щуплое, доходяжное тело диссонировало с большим животом, это асцит. Сердце не успевает прокачивать кровь, жидкости некуда деваться, как не в окружающие ткани, органы в животе плавают, будто рыбы в аквариуме, им там, судя по узи, вольготно – почти десять литров жидкости. Однако и тяжко, им срочно нужен кислород, он им жизненно необходим, но сердце не может дать достаточную порцию, оно экономит силы. Экономит так, что отключилась двигательная функция, мужчина уже и не встает, чуть что – задыхается и теряет сознание.

Тяжко мужичку, ох как тяжко. Он и прилечь не может, только сидя дышится легче. Кислород, мочегонные, нитраты, противосвертывающие препараты, подразгрузили малый круг кровообращения, стало легче дышать.