— Беспокоиться не о чем, Пайпер, — обращается к бабке. — Ваш сосед математик, это математика, мэм. Вам принести ещё воды? Подушку? Печенье?

— Свежих мозгов? — подсказываю ей, и Лео вздрагивает.

— Ты уже не спишь?

— Телешоу — страшная вещь. Людей с маринованными мозгами становится всё больше, — говорю, подбирая под себя ноги.

Стюардесса хмурится, бабка смотрит на меня с непониманием и недоверием. Но мне на обеих наплевать:

— Ты, иностранный шпион, чего не разбудил меня, чтобы ноги убрала?

Billie Eilish — No Time To Die

— Они мне не мешали.

— Ладно. Пора меняться сценами, — говорю ему. — Сейчас только шоу досмотрю, — нажимаю кнопку, понижая затемнение в иллюминаторе. — Как же красиво! Каждый раз не могу оторвать глаз от этого дива, — снова жму на неё, чтобы запустить фиолетовый газ в пространство между стёклами.

Лео пристально наблюдает за моими действиями.

— Мне кажется, в моей жизни ещё никогда не было так много солнца. И оно здесь какое-то сюрреалистичное, ты не находишь? — говорю, как только яркий солнечный свет заполняет всё пространство вокруг нас.

— Я думаю, нам крупно повезло, что поблизости нет кричащих младенцев.

— Это точно, — соглашаюсь, глядя на него и желая большего, нежели только отражение иллюминаторов в стёклах очков. — Слушай, ты не мог бы на пару секунд снять свои эти… очки? — наглею.

— Зачем?

Вначале я не отвечаю — смотрю на его голубоватые стёкла, стараясь увидеть сквозь них. Затем сознаюсь:

— Хочу знать, какого цвета у тебя глаза.

Пару секунд он обдумывает мои слова, затем медленно их снимает. Тишина. Тишина в саду зелёного чая.

— Зелёные, — сообщает с улыбкой.

— Зелёные… — соглашаюсь с ним.

— У тебя рот открыт, — ставит меня в известность. — И голова сейчас опрокинется назад. Ты выглядишь, как Алиса, провалившаяся в кроличью нору.

— Я и есть Алиса, провалившаяся… в нору. А в ней неожиданно сад. И чайные листья… или гвоздика?

— Зависит от света.

— Зелёный чай — мой любимый, — сознаюсь, немного придя в себя. — Кажется, я только что влюбилась.

Лео не может сдержать смешок и опускает глаза — этот парень ещё способен смущаться. Хотя, я кого угодно могу смутить. Но у меня месяц только правды, и я себе в ней не отказываю:

— Почему у меня ощущение, что я давным-давно тебя знаю? Не несколько часов, а лет, может быть, сто? — говорю ему, пересаживаясь на место у прохода, уступая ему своё.

— Серьёзно? А я как раз хотел спросить, не встречались ли мы раньше?

— Что у тебя? Близорукость? Дальнозоркость? — спрашиваю.

— Ничего. Я вижу нормально. По крайней мере, пока.

Оторопеваю:

— А очки зачем?

— Я много часов провожу за экраном — до пятнадцати в сутки. Глаза воспаляются и болят, слизистая сохнет.

— И очки помогают?

— У них специальные стёкла… — начинает. — Они защищают от избытка синего цвета, который вредит глазам.

— Не защищают, — с сожалением качаю головой — вокруг его радужки рассыпаны микроскопические кровавые ручьи и реки. — Это плацебо, — резюмирую.

— Может, и так. Но мне легче, а это главное, разве нет? — косится с улыбкой.

— Одержим и отдал себя делу целиком? Без права на семью и переписку?

Он кивает:

— Это. Но больше отсутствие чего-либо ещё, чему хотелось бы себя отдавать.

И вот теперь он отворачивается. А я мысленно прошу «Не надевай очки, только очки не надевай!» И он их не надевает.

— А ты бы хотел?

Он не отвечает, и я уточняю почти шёпотом, который в этом гуле моторов и гомоне пассажиров едва можно расслышать:

— Чтобы они были? Те, кто станет пить твоё время? Как листья зелёного чая пьют воду и солнечный свет?

Oleg Byonic — Submissive

Он словно вздрагивает и рывком поднимается.

— Пропусти, — требует.

Сжав зубы, я делаю то, о чём он просит. Лео открывает багажный отсек, вынимает сумку.

— Ты не могла бы пересесть?

Как только я это делаю, он бросает сумку на моё сидение, раскрывает молнию. Прямо сверху на вещах лежат две книги, я вижу их мельком, но успеваю выхватить на корешках слова «Астрофизика» и «Психотерапия», под ними что-то из одежды, ещё планшет, ноутбук, провода, зарядные устройства и… пакет с лекарствами. Их не то, чтобы много… но в общем, достаточно, чтобы в моих внутренностях что-то надорвалось. На мгновение я не могу дышать, хмурюсь и морщу нос, как от боли.

— Ты в порядке? — спрашивает меня.

— Нет. Сердце болит.

— Давно?

И я непроизвольно ищу глазами монитор со статистикой — 2 часа 37 минут в небе.

— 2 часа 37 минут.

— Попробуй снова вздремнуть. Отдых всегда помогает. А лучше поймай стюардессу и попроси принести чего-нибудь покрепче. Виски, к примеру. Виски — вещь… на первой стадии.

— А на второй?

— А на второй уже редко что помогает. Но тебе до неё ещё далеко.

В его руке зажат небольшой флакон из белого пластика.

— А это что? — спрашиваю.

— Это капли для глаз — снимают напряжение. Тебе не подойдёт.

— А вдруг?

Он пожимает плечами и протягивает флакон мне:

— Как скажешь.

Но я не беру:

— Давай вначале ты, а я после.

Кивнув, он затягивает на сумке молнию и уходит.

— Лео! — кричу.

Не оборачивается.

— Лео! — ещё громче.

Но он теперь довольно далеко, а шум в самолёте такой обманчивый, вроде бы и не ощущаешь его, и только крикнув, обнаруживаешь, что голос твой словно растворяется в движении.

Догоняю его у туалета. Кабинка занята и Лео стоит, облокотившись плечом об угол. Смотрю на него, и ощущаю боль. В ноге. Ему больно стоять.

— Лео!

И вот теперь только он меня слышит.

— Что? — спрашивает удивлённо.

— Давай помогу.

Он поднимает брови, сжимая губы, чтобы скрыть улыбку:

— Э… ты серьёзно?

— Капли давай!

У меня нет настроения для лёгкого флирта, у меня болит нога, причём так, что терпеть сложно. Нелегко терпеть.

— Как ты там собрался выворачиваться в антисанитарии?