Бережно держа дергающуюся страницу, чтоб не улетела, Стриж присмотрелся к темным силуэтам, едва различимым в скользящих цветных бликах. Кресла, столы, рояль, птичья клетка — знакомая обстановка казалась продолжением сошедшего с ума Фельта Сейе. Даже дразнящий и сладкий запах фейской пыльцы…

— Что стоишь? — послышалось от лестницы. — Тигренок!

Шуалейда засмеялась, странно и хрипло.

Сжав обеими руками футляр, Стриж всматривался в непроницаемую даже для него темноту и не мог сдвинуться с места. Сердце щемила сладкая надежда: Лея ждала его, одна?.. Или не одна, но где же этот шисов Длинноухий, снова она дразнит, проклятье!..

— Ид-ди сюда, — тщательно выговаривая каждый звук, велела Лея и хихикнула.

Темнота рассеялась. Лея была одна. Но…

От неожиданности Стриж забыл, как дышать. Все, что он себе напредставлял, оказалось чушью, как оно всегда и бывает. Знакомой Шуалейды не было — ни колдуньи, ни принцессы, ни веселой и отчаянной наемницы, что вчера с упоением метала пивные кружки в «Хромой Кобыле». Вместо принцессы на нижней ступеньке сидела растрепанная босая девчонка в едва прикрывающей колени сорочке, сворачивала птиц из выдранных листов книги и отпускала их летать. Рядом плавал в воздухе пустой бокал, источающий дурманный запах циль.

— Лети, ласточка! — Шу подкинула еще одну птицу, голубую с оранжевым. — Ласточки должны летать свободно, правда?

Ласточка? Она знает, кто он и даже его имя. И что теперь?

Стриж тяжело сглотнул. Ошейник давил на горло, не давая дышать и думать.

— Иди сюда! Налей мне. — Лея махнула рукой куда-то в сторону, сшибив бокал. Зазвенели осколки. — Ширхаб! Орижинали эсенсиа!

Мгновенье Шу подождала, глядя на разбитый бокал. Тот не реагировал.

— Ори-жи-нали эс-сенсиа! — повторила она еще тщательнее.

Бокал вспыхнул голубым и растекся по паркету дымящейся лужицей. Шуалейда выругалась, как солдат, и безо всяких заклинаний материализовала рядом с собой целый поднос с бокалами. Пустыми.

— Ширхаб. Налей мне! — снова потребовала она и потянулась поправить упавшие на лицо волосы, забыв о книге в руках и стукнув ей по лбу. — Да ширхаб же! — обиженно вскрикнула она, отбрасывая книгу.

Та превратилась в журавля с синими, розовыми и оранжевыми перьями и неспешно пошла прочь, высоко задирая голенастые ноги и время от времени наклоняясь и тыкая клювом в паркет.

— Что смотришь? — сердито спросила Лея и откинула спутанные пряди с лица. Стали видны светящиеся глаза, один ядовито-лиловый, другой фосфорно-синий. — По каким болотам тебя носило? Ну? Ты нальешь мне или нет?

Не дождавшись ответа, она вскочила, покачнулась и схватилась за перила. Вокруг нее разгорались беспорядочные всполохи — голубые, сиреневые и почему-то золотые.

— Какого ширхаба молчишь? Иди сюда, быстро! — она указала на пол у своих ног. — Я сказала сюда.

Ее голос перешел в шипение, пряди волос зашевелились и засветились синими разрядами, маленькими и быстрыми, как жуки-плавунцы. Стриж не мог пошевелиться, завороженный нереальным зрелищем. Он напрочь перестал понимать, где он и что происходит, только ждал чего-то… может быть, чтобы сжимающий шею металл отпустил, и не было так холодно и больно?

— Вот как… — протянула Лея, сделала неверный шаг, забыв опустить ногу на паркет, и зависла над полом. — Тигренок забыл, кому принадлежит. Так я напомню.

В ее руках появилась плеть, ремень метнулся через всю комнату — или не ремень, а магический поток — и, захлестнув за плечи, рванул Стрижа к ней.

— Упрямец. — Она покачала головой и указала плетью на пол. — Ты мой. Мой! Покорись, ты же хочешь.

Безо всяких эффектов последнее рванье упало, оставив Стрижа голым, глухо стукнула об пол коробочка с подарком. Он вздрогнул и еле подавил порыв схватить пьяную полоумную колдунью, сам не понимая, чего хочет, любить ее или свернуть ей шею.

— Хочешь! — Шуалейда коротко рассмеялась, огладив его взглядом с головы до ног, и вновь сердито сощурилась. — Мой. Будешь слушаться?

Она провела сложенной плетью по его груди, по животу, вызывая непроизвольную дрожь. И желание. Такое же пьяное и сумасшедшее, как она сама.

Стриж сжал зубы, заставляя себя остаться на месте и дышать, просто дышать.

— Будешь. Сейчас же! — выкрикнула она, вспыхнув фейерверком разноцветных искр, закусила губу и замахнулась плетью.

Стриж едва покачал головой, не отрывая взгляда от демонически светящихся глаз.

Светлая, чего я жду?..

Плеть ожгла, выбила воздух из легких и заставила покачнуться. Скорее от неожиданности — до последнего Стриж не мог поверить, что Шуалейда ударит.

Второй удар он опередил. Перехватил руку, вырвал и отбросил плеть. Прижал Лею к себе, не обращая внимания на горящий рубец поперек груди. Лея не сопротивлялась, лишь мелко вздрагивала и пыталась спрятать лицо.

Она что, смеется?

Поймав ее за волосы и потянув назад, Стриж заглянул в светящиеся глаза. Мокрые. Не смеется, плачет. Сумасшедшая. Любимая… Моя.

— Мой, — всхлипнула она, вцепившись пальцами в его плечи и притягивая его к себе.

Вместо ответа Стриж опустился на колени, усаживая ее на себя — жадную, льнущую, влажную — и поймал губами ее удивленный стон. Дурманно сладкий, пахнущий вином и фейской пыльцой стон:

— Мо-ой!

Дайм шер Дюбрайн 

Птицы, сотня бумажных птиц, освещали зазеркалье нереальными разноцветными огоньками и шуршали на разные голоса бумажными крыльями. Сначала Дайму показалось, что Шуалейды нет, только птицы. Но через миг в нос ударил запах фейской пыльцы, заставив сердце болезненно сжаться от воспоминаний, и в мерцающем хаосе проявилась сидящая на ступенях фигурка. Одна.

— Шуалейда?.. — едва успел шепнуть Дайм, как скрипнула дверь в ее покои, полоса света легла на паркет, а поверх нее — тень мужчины.

— Что стоишь? Тигренок!

Шуалейда странно и хрипло засмеялась, а Дайм заметил рядом с ней бокал из-под вина, тот самый, в котором купалась фея.

Схватившись за раму зеркала так, что пальцы утратили чувствительность, Дайм смотрел на двух сумасшедших и почти не дышал: надо бы отойти, позволить им самим разобраться в том, что сами напутали. Но вдруг Шу понадобится помощь?.. и должен же он понимать, что они творят, иначе как потом все это разгребать?.. и… к шису отговорки. Слишком больно видеть потерянную мечту — так больно, что невозможно оторваться…

Те двое в зазеркалье не замечали силуэта в темном окне, занятые друг другом. А Дайм вглядывался в окутывающее их золотое сияние любви, не в силах поверить, что они сами не видят судьбы и все дерутся, как неразумные дети. Только чувства совсем не детские.

Дайм вздрогнул, когда плеть коснулась кожи Стрижа — словно удар ожег его самого. И слезы Шуалейды щипали глаза, словно собственные.