Корбин сердито помотал головой: вот и память его подводит. Когда Софи вынудила его принять договор, он злился и был удивлен. А еще заинтригован храбростью молодой чародейки. И ничего больше. Все остальное он себе сейчас напридумывал.

Чужой взгляд ожег спину. И Рихтер знал чей.

Мартин сидел на одной из скамеек за защитным барьером. Рядом с ним стоял термос, от которого вилась тонкая струйка пара. Решил отогреть уставшую и замерзшую жену? Было непривычно видеть Шефнера таким внимательным и заботливым, к тому же в ущерб работе. Кто бы мог подумать, что женитьба так его изменит!

Бесшумно поднявшись, алхимик соорудил вокруг сладко спящей чародейки кокон из теплого воздуха и подошел к менталисту, немного его потеснив. Глотнул из термоса горячего чая с молоком и только тогда понял, что замерз.

— Всегда удивлялся способности Софии засыпать в самых странных местах и в самых нелепых позах, — негромко сказал Шефнер. — При первой нашей встрече она заснула в моей библиотеке, в совершенно чужом для нее доме. А однажды я видел, как она спит, задрав ноги на спинку кресла и свесив голову к полу. И вот теперь. В СБ новичкам обычно даже дышать тяжело, а Софи расположилась на тренировочной площадке как на кровати.

— Такое бывает, когда у людей совесть чиста. Тебе не понять, — фыркнул Корбин.

— Может быть, — не стал спорить менталист. — Слышал ваш разговор.

— То есть подслушивал?

Мартин по своей давней привычке проигнорировал неудобный вопрос.

— Значит, нахождение в столице тяготит? Так почему бы тебе не уехать? Развеяться, попутешествовать по Грейдору, съездить к морю.

— Я служу не тебе и не канцлеру, а императору. А он меня не отпускал.

— Едва ли Крейну сейчас есть до тебя дело, — ответил Мартин, намекая на болезнь монарха.

— Хочешь от меня избавиться? — прямо спросил Рихтер. — Из-за жены или все же из-за роанца? Хотя одно другому не мешает, полагаю. Так вот, у тебя не получится.

— И почему же?

— Потому что у меня больше нет ни одной причины оставаться в стороне.

Алхимик любил насмешничать, но сейчас ему было совсем не весело. Тревожные мысли, будоражащие разум, желания смутные, незнакомые — все это заставляло Рихтера чувствовать себя бессильным. И оттого сильнее хотелось, чтобы и всегда столь уверенный в себе, столь высокомерный Шефнер вкусил этого же сомнения.

— Подумай о Грейдоре, Мартин. Это империя, которая стоит на глиняных ногах, притом стоит у самой пропасти. И ты хочешь ее толкнуть туда, ввязав нас в гражданскую войну. Ради чего? Амбиций канцлера? Или твоих собственных? — Менталист не стал отвечать, и Рихтер продолжил: — Да о чем это я! Тебе всегда было наплевать на других. Но ведь о своих близких ты беспокоишься. Тогда подумай о Софии. Ты действительно решил, что, если я уйду из ее жизни, она станет счастливее? Что сможешь дать Софи все, что нужно? Ты способен брать, мой друг. Красть, забирать обманом или просто отнимать силой. А сделать счастливой свою женщину, увы, ты едва ли в состоянии.

— Ничего не меняется, — меланхолично заметил менталист. — Ты как был глупцом без чувства самосохранения, так им и остался. Или надеешься, что договор с моей женой как-то тебя защитит?

Рихтер нахмурился.

— Я не трус, чтобы прикрываться женской юбкой.

— Значит, все-таки глупец. Это последнее предупреждение, Корбин. Не вмешивайся в мои дела. И в мои отношения с Софи.

Ни взглядом, ни голосом Шефнер не выдал своего раздражения, но это не могло обмануть алхимика. Как змей, застывший перед броском, менталист спокойно изучал своего противника, будто выбирая, куда вонзить полные яда клыки. Вот только вместо яда у Шефнера был его дар. Корбин Рихтер мог почувствовать готовящееся заклинание, но вряд ли был способен остановить его.

Пугал ли его менталист или и в самом деле готов был нанести удар? Корбина это уже не волновало. В памяти всплыла та первая и единственная стычка с ментальными магами, в которой он проиграл. Мерзкое, гадкое ощущение оттого, что в разуме копошится кто-то чужой, управляет твоей волей, выпивает силу…

Отзываясь на вскипавшую в крови мага ярость, земля вокруг скамейки взбугрилась, придя в движение.

— Знаешь выражение «провалиться сквозь землю»? — Рихтер оскалился. В зеленых глазах с узким зрачком заплескалось безумие. — Сейчас лишь моя воля удерживает нас от его буквального воплощения. Убить ты меня, конечно, успеешь, но тебя это вряд ли спасет. Интересно узнать, каково быть похороненным заживо?

Тиски невидимого обруча, сжавшие череп алхимика, чуть ослабились, зато пальцы Шефнера пришли в движение. Не только элементалист владел секретами универсальных заклинаний. Но до того как Рихтер понял, что именно готовил ему менталист, он заметил краем глаза движение. Еще одна атака? Маг повернул голову и с невнятным восклицанием бросился в сторону, уходя от траектории… чар? То, что на Софи не было артефактов, он вспомнил уже на земле, в которую ушел почти по колени и локти. Не в лучшем положении оказался и Шефнер, так же, как и Рихтер, среагировавший прежде, чем осознал, что таявшие в воздухе плетения чар не могли принести кому-либо вреда.

Софи опустила вытянутую руку, растерянно глядя на невозмутимо отряхивающегося от комьев земли Рихтера и мужа, пытающегося выдернуть свой ботинок из дерна, ловко сохраняя равновесие на одной ноге.

— Ох, простите. Приснилось что-то… — Скамейка жалобно затрещала и повалилась набок. — Это что, я сделала?!

Желание свалить всю вину на ученицу было более чем велико, но Корбин вспомнил, как распинался недавно о своей честности, и признался:

— Нет, это мы.

— Я попросил Корбина показать кое-что из своего арсенала, — поспешно добавил Мартин, кидая на алхимика предостерегающий взгляд. То ли себя выгородить пытался, то ли и вправду жену не хотел расстраивать. — Ты, видимо, почувствовала всплеск магии и проснулась.

— Хорошая реакция, — согласно кивнул Рихтер.

Ботинок менталиста с тихим чпоком ушел под землю, оставив Шефнера ни с чем.

Маленькая, но приятная месть напоследок.

Дожидаясь мужа в автомобиле, я умудрилась снова задремать и проснулась уже дома. Утром.

— Ну и чего вы там не поделили? — потягиваясь, спросила у мужа, пишущего что-то за секретером.

— Ты о чем? — Мартин отложил перо и развернулся ко мне.

— Наставник вчера выглядел несколько… взбудораженно, а ты казался еще более задумчивым, чем обычно.

— Может быть, потому что я и был… задумчив?

— Нет, это потому, что ты был зол. — Я босиком прошлепала по прохладному полу и уселась на колени мужа, взъерошив его темные волосы. — Ты всегда кажешься немного заторможенным и грустным, когда в ярости. И чем злее, тем тише и печальнее становишься.