— Если ты собираешься давать Арсель индивидуальные занятия, учти, что она хоть и не бездарна, выше своего потолка не прыгнет.

— А вдруг она все же освоит ментальные чары? — вкрадчиво спросил Мартин. — И мне кажется или ты ревнуешь?

Вот это было плохо. Если менталист поймет, что меня волнует, приблизит ли он к себе Арсель или нет, то впереди большие проблемы. Шантаж по поводу моих отношений с Рихтером — самое меньшее, что меня ждет. Но и показывать свое равнодушие тоже не стоило. Потому что в прошлый раз все это закончилось некой Линдой Келлер.

Ненавижу! Ненавижу, когда все так запутывается.

— Я люблю тебя, — призналась, прямо глядя в темные глаза.

Брови Мартина непроизвольно дернулись вверх.

— М-м-м?

— Так, напоминаю. И если ты будешь спать с Арсель, это сильно меня расстроит. Очень сильно.

— Почти так же, как если бы я использовал ее артефакты для личного пользования?

Понять, что кроется за интонациями мужа в этот момент, было сложно, но на всякий случай я серьезно заверила его:

— Сильнее. Гораздо.

Менталист привлек меня к себе, сжимая почти до хруста костей.

— Вот теперь верю, что любишь. Своей какой-то странной любовью, но все же. И между прочим, у Арсель есть жених. Один из моих боевых магов. Я и взял ее на практику по его просьбе.

— Ох, правда?

Облегчение накрыло почти с головой, заставив обмякнуть в крепких руках. Чем Мартин и воспользовался, приподняв меня и в пару шагов перетащив на кровать. Мы рухнули вместе.

— Чуть не придавил, — проворчала я. — И хватит постоянно надо мной шутить, а то я совсем перестану тебе верить.

— Удивительно, что вообще веришь, — рассмеялся Мартин. Легко и счастливо.

Я затихла, наслаждаясь моментом и тайно гордясь собой. Кажется, мой ужасно мрачный и циничный муж постепенно учится радоваться жизни. И чья это заслуга, как не его жены?

Корбин Рихтер

В следующий раз алхимик встретил свою ученицу в университете. Она сидела у окна в преподавательской и меланхолично терзала цветок. Судя по россыпи лепестков на ее коленях, это была уже не первая жертва.

— Поклонник появился? — заинтересованно спросил Рихтер, усаживаясь на подоконник и закрывая Софи вид на город. Она даже не возмутилась.

— Нет. Цветы подарил староста старшекурсников. Извинение за один инцидент, в котором участвовал студент его группы.

— Что-то серьезное?

Молодая женщина заколебалась и несколько неохотно ответила:

— Ситуацию удалось уладить. Но самое интересное, что я не успела сказать декану о случившемся, а Ганса Яргера уже наказали. Притом значительно суровее, чем следовало бы. Отчислить не отчислили, но отправили в один из пограничных городков на службу. Все предметы ему теперь придется сдавать экстерном.

Софи мрачно посмотрела на сломанный стебель цветка в руках и с отвращением отложила его в сторону.

— Готова поспорить, что здесь замешан Мартин. Я просила его не вмешиваться в мою работу, а он и этого не смог сделать.

Что ж, теперь становилась понятной просьба Шефнера присмотреться к группе, у которой Рихтер должен был вести факультатив. Неожиданно для себя Корбин встал на защиту Шефнера.

— Ну, возможно, я бы тоже расстроился, если бы какой-нибудь студент обидел мою жену.

— И как бы вы поступили?

Алхимик пожал плечами.

— Смотря какой проступок. Но, скорее всего, просто избил бы до полусмерти, чтобы неповадно было.

— Яргер боевой маг, — напомнила чародейка.

— Ну и что? Мало ли мне пришлось урезонивать их этим летом? Слушай, прекращай тоску наводить. Тут нет твоей вины. А Мартин — это Мартин. Ты должна была знать, за кого выходишь замуж и какие будут последствия, — неожиданно жестко припечатал маг.

София вздрогнула. Не поднимая глаз, тихо сказала:

— Я не жалуюсь, не думай. Больше не буду тебя этим беспокоить.

«Вот еще утешающей подружкой я не был», — сердито подумал Рихтер и все же сел рядом, заставив девушку потесниться на короткой софе. В преподавательской никого не было, поэтому они могли говорить свободно.

— Мне казалось, что ты не привыкла давать себя в обиду. Я почти разочарован. Хотя, наверное, и не следовало ожидать другого.

Софи гневно сверкнула серыми глазами.

— Это почему же?

— Женщины любят страдать, знаю об этом не понаслышке. Видишь ли, мой отец-пьянчужка привык поколачивать свою жену. Старший брат пытался вмешаться, но был просто изгнан из дома. Вернулся потом, едва ли не на коленях умоляя о прощении. Боялся потерять наследство, — с отвращением сказал Корбин. — А я был гордый. И везучий. Магический дар дал мне возможность выучиться в университете, получить хорошую профессию. И все то время, что проводил за книгами и в мастерской, мечтал о том времени, когда вернусь домой и заберу мать из того ужаса, в котором она жила. Когда смог купить себе дом, приехал за ней… а мама, представь себе, не захотела уезжать. Как же она может оставить мужа, старшеньких и мельницу без присмотра! И умерла. Через год. Сердце не выдержало.

— Мне жаль, — сдавленно сказала Софи.

— Не стоит. Это жизнь. Потери неизбежны, но ты и сама это знаешь. Поэтому важно жить и для себя, а не только для других. Исполнять свои желания, а не чужие. Понимаешь? Когда мама умерла, отец горько рыдал у ее могилы, а спустя несколько часов уже пил в таверне с дружками. Жертву, принесенную во имя любви или мира в семье, могут и не оценить.

— Я ничем не жертвую. — Его ученица была непреклонна.

— Жертвуешь. Когда ты молчишь, не выказывая свой гнев, когда трусливо примиряешься с несправедливостью. Когда, прежде чем претворить свои мечты и желания в реальность, думаешь, не будет ли твой супруг против. Как часто ты меняла планы из-за запретов Мартина? Молчишь? — повысил голос Рихтер, глядя на упрямо поджавшую губы чародейку. — Страх остаться одной понятен, но… жалок.

Алхимик почти сразу пожалел о своих словах, но было уже поздно.

— Вот как вы обо мне думаете! Что я боюсь остаться одна. Зато вас, мастер, судя по всему, одиночество не беспокоит.

До недавнего времени так и было. Но нужно ли говорить своей ученице, что ради нее он, пожалуй, был бы готов пожертвовать своей свободой? Рихтер в этом сомневался. Мучительно соображая, как бы направить их беседу в менее опасное русло, алхимик не сразу понял, что в комнату кто-то вошел. Лермиец, мрачный и хилый тип, забавно его побаивающийся. Но сейчас господин Моретти на него и не взглянул, направившись к небольшому секретеру, в котором Триер прятал выпивку.