— П-понабежали, — ругнулся Джеральд. — Устроили столпотворение… Ты пока тут посиди…

Я хотел было сказать, что бармен, который огорчается наплыву клиентов, рискует быть разоблаченным как контрабандист, но прежде, чем я успел облечь эту, довольно сложную для моего серого вещества в его текущем — текучем? — состоянии мысль в слова, Джеральд уже скрылся за дверью.

Я откинулся на коробки и закрыл глаза. Сейчас бы пиргипнолу часика на два… а потом бежать к гипнургам и разбираться, не успели ли меня все же выменять …

Голоса спорщиков слились в экстатическом крещендо, и вдруг стихли, словно отрезанные безошибочно узнаваемым свистящим хлопком. Стреляли из бластера.

Еще хлопок.

— Боже, — вырвалось у меня.

Тут не до усталости и не до головной боли. Пора шкуру спасать. Почему-то у меня не было и тени сомнений — это пришли за мной.

А у меня всего оружия — гуманные блиссеры. Ну… и еще то, что я позволил в себя запихнуть, когда пришел на работу в полицию.

У каждой репрограммы имеется код запуска — это знают даже дети. Наше начальство — люди, надо полагать, сентиментальные и хорошо образованные, потому что ключами полицейских программ служат классические мелодии Серебряного — двадцатого — века. Определенная логика в этом есть — в наши времена нейритма и альфа-дэнса такое можно услышать разве что случайно.

В ушах у меня взревели антикварные авиатурбины.

— Flying from Miami Beach BOAC…

Мелодия взорвалась во мне гранатой. Ритм начал тугой пружиной разворачиваться в моей груди — когда кончится завод, я рухну. Полицейские блиссеры медленно-медленно выползали из кобур. Время посторонилось, пропуская меня вперед.

— Didn't get to bed last night…

Я распахнул ставшую враз свинцово-тяжелой дверь. Незваных гостей — четверо: один громила стоит в дверях, прикрывая остальных, двое с него клонированных — пытаются трясти Джеральда, последний держит на прицеле двоих посетителей, так невовремя заглянувших в «Погребец». Повернуть головы они еще не успели, но зрачки того, что в дверях, уже выцелили меня. Правда, его сознанию еще предстоит среагировать на мое появление. Отталкиваю Джеральда, и бармен начинает неторопливо скользить в сторону наваленных за и под прилавком, чтобы клиенты не видели, коробок.

— All the way the paper bag was on my knee…

Я не прыгаю, а как бы неспешно поднимаюсь — сильный толчок ногой, взмываю над полом, отталкиваюсь от прилавка, ступаю на стойку. Главное — не торопиться. Когда движешься вдесятеро быстрее, чем привык, кажется, что инерция превратила твои собственные руки-ноги в чугун. Дернешься, и разрыв связок обеспечен. В полете пинаю одного в висок. Реакции не дожидаюсь — пока еще до громилы дойдет, что он уже без сознания…

— Man, I had a dreadful flight!

Шаг по стойке, и удар каблуком в челюсть второму — от души, со всей подстегнутой адреналином силы. Бью с упреждением; под репрограммой я воспринимаю мир быстрее, чем проходят импульсы по моим нейронам, и программа сама компенсирует задержку. Уже разворачиваясь, слышу краем уха хруст.

— I’m back in USSR!

Третий начинает поворачиваться ко мне — медленно, плавно, точно красуясь, пижон несчастный. Он меня еще не видит, сознание успело среагировать только на стук распахнутой двери. Я аккуратно всадил импульс из блиссера прямо ему в лицо, и громила начал медленно оседать на пол вслед за сотоварищами.

— You know how lucky you are, boy!

Мимо моего уха пролетает комок плазмы — я успеваю увидеть, как он прожигает себе дорогу в уплотнившемся воздухе. Свернуть я уже не успеваю, инерция прыжка бросает меня почти в объятья стрелку. Я отбиваю томительно-медленно оборачивающийся ко мне раструб, хладнокровно ломаю сжимающую бластер руку и — в качестве завершающего аккорда — приставив сетчатые трубочки своего гуманного оружия к переносице громилы, устраиваю ему оргазм всей жизни.

— I’m back in USSR!

Усилием, подобным тому, с каким выходил из свободного полета, я выдрался из липких объятий репрограммы. Вся схватка заняла три секунды реального времени (и около полуминуты субъективного из тех двух с половиной, на которые рассчитана репрограмма; я едва успел покончить с первым куплетом).

Джеральд за эти секунды едва успел выбраться из той груды коробок, куда я его отшвырнул.

— Ну ты даешь! — прошептал он, озираясь.

Вообще-то основная роль в разгроме бара принадлежала не мне, а тем четверым, но я предпочел не акцентировать на этом внимание. Блиссер — оружие гуманное еще и в том смысле, что мебели не портит, так что оплавленные дыры в переборках лежали целиком на гипотетической совести нападавших. В воздухе вился бледный дымок, и пахло серой.

Я, едва не промахнувшись, опустился на табурет, умоляюще посмотрел на Джеральда.

— Слушай, — попросил я, — дай поесть чего-нибудь, а? И свяжи этих красавцев, пока не очухались.

И вправду красавцы. Те еще амбалы. Туши. Нарастили мышц, как пищебаки ходячие. Груды мяса без единого грамма мозгов. Кто их только послал-то?

Вот это мне и придется выяснять, притом не залезая в загранье. На то, чтобы явиться в «Погребец», им потребовалось… Я машинально сложил мудру текущего времени, и только потом сообразил, что на мне нет инфора. Без серебристого обруча на голове я ощущал себя — нагим, пришло мне в голову. Более нагим, чем без штанов, например. Всплыла откуда-то цитата: «Разница между „нагим“ и „голым“ — в беззащитности». Ей-богу, я предпочел бы не проверять эту максиму на практике.

В конце концов я поинтересовался у Джеральда, когда тот подтаскивал мне очередную пачку креветочных чипсов из сои, и бармен сверился на сервере бара. Оказалось, что громилы явились ровно через шесть минут после того, как ко мне возвратился первый джинн. Вывод: за мной следили через вирт. Вывод: каждая попытка выйти на оборот будет кончаться подобной перестрелкой.

Вывод: работать мне как тому хомбре из ХХ века… как бишь его… Пуаро, нет?.. Дедуктивным методом. Утешает одно: я на верном пути. Иначе не отдавил бы столько мозолей.

Встать с табурета я смог только через полчаса упорной и сосредоточенной жратвы, когда колени перестали противно подкашиваться, а голова — покруживаться. Джеральду пришлось скормить мне почти все запасы закуски в баре. Дыры в переборках к этому времени уже заделали, а нападавших — оттащили в подсобку, где ими занялся подъехавший по вызову Джеральда Линь, мой коллега. Линь — это не прозвище, а фамилия; он у нас китаец, настоящий, а не хуацяо в шестом поколении вроде Сунь Ли-хао, у которого еще дедушка полагал, будто иероглифы придумал шибко умный декоратор для третьего римейка «Клеопатры».

Не добившись от плененных громил никакого ответа, Линь попытался проскенировать их самостоятельно — как и следовало ожидать, с нулевым результатом. Нападавшие были выменяны так, что любая попытка гипновоздействия вызывала селективную амнезию на события последних трех дней. Вот так. Единственное, что удалось установить — все четверо были групарями-наемниками; пушечное мясо с минимальной аугментацией.