Теперь мне требовалась ее помощь.

— Если бы гость предупредил о своем приходе, я встретила бы его у дверей, — послышался насмешливый голос из-за последней занавеси.

Я прошел в гостиную, привычно прищурив глаза. Хозяйка обожала яркий свет. В потолок ее обиталища было вмонтировано с полдюжины хороших прожекторов. С чем связать такой странный вкус, я так и не выяснил.

— Если бы я воспользовался инфором, — парировал я, — встречать было бы некого.

— И кто же на сей раз жаждет взять тебя за… жабры? — полюбопытствовала она.

Я поднял голову, чтобы посмотреть ей в прозрачно-розовые глаза. Росту в Хозяйке было добрых два метра. Если еще учесть телосложение, какого постыдилась бы и оголодавшая вешалка, моя визави производила на неподготовленных людей ошеломительное впечатление.

Обычно люди хорошо приспосабливаются к лунному тяготению, но изредка в семьях потомственнных лунарей рождаются «паучки». Их кости и мышцы — лунные, легкие, едва поддерживающие вес хрупкого тела. Мне, несмотря на то, что вся моя жизнь прошла в Городе, оказалось достаточно пары недель мучительных занятий в тренажере и на центрифуге, чтобы обрести возможность переносить полное земное «же» без вреда для здоровья (хотя и без малейшего удовольствия). Хозяйке не приходится об этом и мечтать. Возможно, поэтому паучки страдают таким жестоким, выедающим их изнутри комплексом неполноценности, хотя Землю вряд ли увижу еще раз и я.

— Именно этот вопрос я и пришел тебе задать, — сознался я. — Мне бешено нужна твоя помощь, и в долгу я не останусь.

— Ну-у… — Хозяйка опустилась на исполинскую кушетку и лениво вытянулась во весь рост. Паучки быстро устают даже при нашем тяготении. И стараются как можно больше лежать.

— Не валяй дурака, Сара, — подбодрил ее я. В Глюколовне не принято обращаться по именам — только клички, ники, как говорит здешняя шваль, — но я заметил, что Хозяйка иногда мягчает, стоит напомнить, что и у нее была когда-то нормальная жизнь.

— Только не говори, как в прошлый раз, «и срам прикрой», — усмехнулась она. Нет, не получилось ее разжалобить. — Вопрос, как ты понимаешь, сложный. Времени требует.

— Нет у меня времени, — отрезал я.

— Гостеприимству моему не доверяешь? — притворно удивилась Хозяйка.

«Да я стенам каменным не доверюсь после сегодняшнего», хотел ответить я, но передумал. Еще обижу ее ненароком. Своим уголовным законам Глюколовня подчиняется строго. Если найдет на нее блажь прикрыть меня от голубцов, если она даст мне слово — я этому слову поверю, не раздумывая. А это можно сказать далеко не обо всех так называемых «приличных» людях.

— Почему не доверяю? — Я так же театрально развел руками. — Не рассчитывал.

— Рассказывай. — Хозяйка повернулась на бок и остро глянула на меня.

Я рассказал.

— Миленько. — Хозяйка дернула головой. Внешне она оставалась спокойной, но я смотрел на ее руки — длиннопалые, дергающиеся, извивающиеся, живущие своей насекомой жизнью. Волнуется Сара. — Можешь отдохнуть, пока я ответа поищу. Не здесь только. В смотровую пойди. Позову.

Она одним странно неуклюжим движением вздернулась с кушетки, сбросив с плеч тонкую накидку, составлявшую единственное ее одеяние. Кожа Хозяйки имела детски-розовый цвет, под стать радужкам. Несмотря на хрупкое сложение, она не казалась худой — мало мышц, но достаточно клетчатки, создающей фигуру. И даже в повадках ее проскальзывало нечто нелюдское. Если каждый новый мир будет оставлять на поселенцах такие метки, на всей программе эмиграции можно ставить крест.

В смотровую, значит. Дареному коню… но все равно противно. Сама Сара в смотровую не ходит, а заказала строителям из каприза, заявив, что во всяком приличном борделе должна быть и смотровая. С моей точки зрения, заведение ее — даже не бордель, а так — клуб мастурбаторов. Куклы ведь не люди. Правда, Хозяйка дешевки не держит, с ее девочками и поговорить можно, если не на особо интеллектуальные темы, но все равно.

А пакостность моего положения заключалась в том, что экран в смотровой не выключался. Хоть тресни. Вначале я долго искал панель ручного управления, потом до одури гнул над ней пальцы мудрами, наблюдая, как сменяются на экране «номера», потом плюнул, убавил звук до минимума и, сковырнув с плеча стим-мушку, попытался заснуть прямо в кресле перед экраном, под электрические вздохи и стоны. Понятное дело, не удалось. Пробовал читать данные из свидетеля, но так ничего и не вычитал — отвлекали нелепые звуки.

Спасла меня горничная. Тоже кукла. Вот преимущество криминального образа жизни — Сара могла не тратить денег на живую прислугу, как того требует закон о праве на труд. Перепрограммирует свой персонал, да и на том экономит — старую программу оставляет, так что действовала эта штучка как горничная, а вела себя как… ну, вы поняли. Я старался не обращать внимания. Что-то меня в гиндроидах отталкивает до рвоты. Марионетки электрические. Пока ходят, двигаются, говорят — ничего еще, а довелось мне один раз испорченную гиндроид видеть… Лежит здоровая девка, фигура — мечта подростка, слюни из угла рта стекают на щеку и глаза… Принять говорить — пустые. Вранье. Не пустота это, а та дрянь, куда налифтнувшиеся проваливаются. Дробномерие. Так и сознание ее липовое налифтнулось. Это даже не пародия на человека — пародия подразумевает чувство юмора. Это эрзац. Когда-то их делали из резины. Теперь — из клонированных тел под управлением примитивного сьюда. А разницы никакой.

Повиливая клубящимися бедрами, горничная провела меня обратно в гостиную. По дороге я поспешно перелепливал мушку обратно, чтобы разогнать предсонный туман в глазах. Я уже понял, что ничего хорошего не услышу — слишком быстро меня позвали, не успела бы моя знакомая выяснить что-то существенное.

Хозяйка сидела перед инфорным видео-объемом, нервно поводя плечами.

— Вот что, Миша, — произнесла она, не оборачиваясь — дурной знак, — мой тебе совет — не задерживайся в городе. Уезжай. Как можно скорее. И не возвращайся. Пару циклов.

— Почему? — глупо спросил я.

— Вирт кишит джиннами, — просто ответила Хозяйка. — Тебя ищут. Ты что-то узнал. Не представляю, что. Не говори! — предостерегающе вскинула она руку. — Знать не желаю. За это убивают.

Какие интересные вещи порой сообщают добрые знакомые. Оказывается, я узнал что-то. А я-то ничтоже сумняшеся полагал, что тычусь, как котенок слепой!.

— Поэтому уезжай. Не маячь. Схлынет — возвращайся. Теперь уходи.

Я подчинился. Потайная дверь захлопнулась за моей спиной с издевательским лязгом.

Само собой, домой я возвращался не в лучшем настроении. Зато едва не нарвался. Двое парней, аугментированных поверхностно, но явно напоказ, встретили меня у входа в наше ответвление.

— Макферсон? — спросил один из них — не меня, а своего приятеля. Тот, не утруждаясь ответом, кивнул, и оба дредноутами надвинулись на меня. Тот, кто посылал их, явно не читал моего досье — ребята не годились даже на то, чтобы напугать меня, не говоря о том, чтобы убить (последняя цель, думаю, перед ними и не стояла). Через первого я просто перешагнул, на второго наступил всем весом — очень уж рожа у него была мерзкая.