шестидесятых и после шестидесятых годов,- писал Н. В. Шелгунов.- Разделившиеся неудачные семьи составляли затем новые семьи, но уже нелегальные, и общество относилось к этим нелегальным союзам с неизбежною полною снисходительностью... И рядом с законным браком распространилось теперь сожительство гражданское"36.

А. В. Никитенко в дневнике за 1866 г. записал свой разговор со смоленским губернатором, который "сильно жаловался на нигилистический дух среди смоленской молодежи. Многие из девушек не выходят замуж иначе, как гражданским браком"37.

Таким образом, "сложные токи связи" шли не только от конкретных человеческих судеб к роману, написанному Н. Г. Чернышевским, но и "от романа к жизни"38. Однако в реальной жизни все было значительно сложнее и драматичнее, чем в романе "Что делать?". Когда А. И. Герцен несколькими годами ранее, еще при жизни Н. Л. Герцен, переживал собственную семейную драму, он высмеивал как идеалистические, романтические бредни мечты об идиллии втроем немецкого поэта Г. Гервега, увлекшегося его женой. Трудно поверить, чтобы не страдали Шелгунов или Чернышевский, последовательно претворяя в жизнь свои теории о любви и браке.

О "докторах", "братьях", "консервах"

В официальном отзыве цензора О. Л. Пржецлавского роман Чернышевского "Что делать?" был квалифицирован "аморальным, отрицающим христианскую идею брака" и проповедующим вместо нее "чистый разврат". Против П. А. Бибикова, ответившего цензору ("Ревность животных. По поводу неслыханного поступка Веры Павловны Лопуховой"), было возбуждено судебное преследование по обвинению в "порицании начал брачного союза", и особое присутствие Санкт-Петербургской уголовной палаты приговорило его к аресту на гауптвахте на семь дней39 .

Позднее, уже в 900-х годах, Г. В. Плеханов, защищая Н. Г. Чернышевского от обвинений в "эмансипации плоти", писал: "Нет ничего нелепее и лицемернее этого обвинения!... Его роман проповедует, наоборот, эмансипацию человеческого духа, человеческого разума"40.

Приходится только поражаться, как резко расходились в оценке женского равноправия и свободы чувства сторонники новой морали (эмансипация разума!) и их враги. Волноваться, однако, было из-за чего: вслед за Верой Павловной Лопуховой в романе, Марией Александровной Обручевой и ей подобными в жизни появлялось все больше женщин, которые собственным примером утверждали новые нравственные нормы. "Фиктивные браки с целью освобождения генеральских и купеческих дочек из-под ига семейного деспотизма в подражание Лопухову и Вере Павловне сделались обыденным явлением жизни",- утверждал современник41.

Действительно, таких примеров известно немало.

Руководители студенческих волнений начала 60-х годов в Петербурге Е. Михаэлис и К. Ген, сосланные в Петрозаводск, сделали там неудавшуюся попытку похитить и обвенчать дочь местного чиновника, что только ужесточило их наказание42.

Князь А. С. Голицын, товарищ В. О. Ковалевского по училищу правоведения, участник революционных кружков 60-х годов, пошел на фиктивный брак с Варварой Александровной Зайцевой, для того чтобы дать ей возможность получить заграничный паспорт и тут же уехать вместе с матерью из-под бдительного полицейского надзора.

В. О. Ковалевский еще в качестве "доктора" -фиктивного жениха-писал 24 июля 1867 г. своей невесте Софье Васильевне Корвин-Круковской: "В Петербурге, конечно, первым моим делом будет производство по вашему поручению смотра и отобрания более годных экземпляров для приготовления консервов (фиктивная семья в терминологии шестидесятников.-Э. П.); посмотрим каково-то удастся этот новый продукт, хотя, впрочем, у нас спрос на него уже обеспечен"43. Речь шла о подыскании фиктивных женихов для старшей Корвин-Круковской - Анны Васильевны и ее подруги - А. Евреиновой.

С. В. Ковалевская, уверовавшая на собственном опыте в благодетельные возможности фиктивного брака, едва приехав в Петербург в 1868 г., старалась вместе с "братом". Одним из кандидатов наметили Сеченова, считавшегося формально холостым. Юная Ковалевская была в полном негодовании от сопротивления М. Л. Обручевой - гражданской жены Сеченова "О Сеченове нельзя и думать,- сообщала она сестре осенью 1868 г.- Ты не поверишь, как тяжело мне с Марией Александровной. Она положительно не желает этого исхода и очевидно избегает даже каждого намека на это и не допускает и мысли, что они могут быть нам полезны"44.

При всем энтузиазме Ковалевской, несмотря на ее неопытность и совсем юные годы, ее тревожили неясные сомнения. "Во всей моей теперешней жизни, несмотря на ее кажущуюся полноту и логичность, есть все-таки какая-то фальшивая нота,- писала она сестре Анне 29 сентября 1868 г.- Брат очень милый, хороший, славный, и я искренно приказана к нему... Ты не поверишь, как он заботится обо мне, ухаживает за мной и готов подчинить все свой желания и прихоти моим. Мне ужасно совестно так много быть ему обязанной; я люблю его действительно от всей души, но немножко как меньшего брата"45. (Кстати, "меньший брат" был старше жены на восемь лет). И еще-запись Л. П. Шелгуновой о том, что влюбленный Ковалевский был трагически несчастен...46

Конечно, С. В. Ковалевская была многим обязана своему фиктивному мужу. Прежде всего, он освободил ее от власти отца, взгляды которого на женскую эмансипацию никак не соответствовали представлениям дочерей (например, пишущая женщина являлась для него "олицетворением всякой мерзости")47. В. О. Ковалевский, участник революционных кружков 60-х годов, польского восстания 1863 г., солдат гарибальдийского отряда, связанный с Герценом и широко осведомленный об освободительном движении той поры, к тому же кронный ученый, ввел свою жену в круг новых людей, обуреваемых идеями служения обществу, народу, науке. Вместе они поехали учиться за границу.

Но "фальшивая нота" не просто существовала, но и мешала жить. В 1869 г. в Гейдельберге едва началось сближение (по свидетельству Ю. Лермонтовой, жившей вместе с Ковалевскими), как приехавшие туда и поселившиеся в той же квартире две Анны - Корвин-Круковская и Евреинова-помешали этому, полагая, что "раз брак фиктивный, Ковалевскому не следует придавать своим отношениям к Софе слишком интимный характер"48. Ковалевский оставил квартиру, а затем и Гейдельберг. Начались поездки из города в город, мучительные встречи, выяснение отношений. С осени 1871 г. все чаще слышались жалобы Владимира Онуфриевича на ложность положения, созданного фиктивным браком. Это же тяготило и жену. Наконец в 1874 г., после их возвращения на родину, фиктивный брак стал фактическим. В 1878 г. у Ковалевских родилась дочь. Но в 1881 г. Софья Васильевна опять уехала за границу, в Берлин. И снова начались тяжелые отношения с Ковалевским (в 1883 г. он покончил жизнь самоубийством) .

Конечно, пример Ковалевских не типичен, это особый случай, соединивший две неповторимые индивидуальности, слишком самобытные и различные для того, чтобы сосуществовать в обыкновенной семье. Больше того, здесь фиктивный брак в целом пошел во благо, на пользу науке, получившей талантливого математика-женщину. Но разумеется, "консервы" были продуктом на