Л. Пантелеев, вернувшийся в Петербург из ссылки в 1874 г., был поражен происшедшими изменениями в семейном строе интеллигенции: "Мой товарищ разошелся с своей первой женой и сожительствовал с особой, которая в свою очередь покинула своего прежнего мужа. За обедом, однако, присутствовала и прежняя жена моего товарища вместе со своим новым мужем... Это, конечно, было утешительно видеть; но, прислушиваясь к говору детей... я не мог уяснить себе - кто из них и от какой комбинации происходит...

Мне эти дети потом часто вспоминались. Какая будет их судьба? Тем более, что и новые семейные комбинации их родителей по недолгому времени оказались неустойчивыми, их сменили другие"5.

Происходившая сексуальная революция несла в себе немало отрицательных последствий. Распространение гражданских и особенно фиктивных браков неизбежно должно было сказаться на моральной атмосфере общества. Легкость решения семейных проблем оказывалась на руку людям, вкладывавшим примитивно-утилитарный смысл в идейное понятие "свобода любой". В целом же шел процесс размывания одной из основных социальных ячеек общества - семьи, имевшей глубокие экономические основы.

Неудивительно поэтому, что вопросы любой, семьи, брака, органично включавшиеся я проблему женской эмансипации, стали предметом не просто оживленного, но даже ожесточенного обсуждения в печати и в обществе. "Символ веры" нового поколения - роман "Что делать?"-вызвал поток антинигилистической литературы, не иссякавший десятилетие. "Взбаламученное море" А. Ф. Писемского, "Некуда" Н. С. Лескова, "Панургово стадо" В. В. Крестовского наряду с множеством других, менее известных и талантливых произведений выставляли объектом осмеяния женскую эмансипацию.

В 1866 г. на сцене Александрийского театра в Петербурге была поставлена комедия Н. И. Чернявского "Гражданский брак", с большим одобрением встреченная цензурой в литераторами - противниками подобных новаций в семейных делах. "Несостоятельность и уродливость возникших в последнее время в нигилистических кружках теорий гражданского брака выставлены рельефно и с талантом, как с теоретической, так и с практической стороны. По сему представление этой пьесы на сцене может быть весьма полезно",- считало цензурное ведомство56.

С ним солидаризировался Н. С. Лесков, выступивший с рецензией на пьесу Чернявского в "Отечественных записках": "Велико или не велико теперь число людей, признающих петербургский гражданский брак, но все-таки люди эти вредны и жертв их учения в наше время немало, а потому пьесу Чернявского нельзя не признать весьма благонамеренной; это первая попытка послужить со сцены "открытию глаз", быть может, не одной готовой погибнуть овце великого стада"57.

Комедия Чернявского несколько раз переиздавалась. И таких пьес, хотя, может быть, менее талантливых, писалось тогда множество. "Передовые женщины", "Жених-нигилист, или Миллион двести тысяч наследства", "Нигилисты в домашнем быту" и др.

Вопросы любви, семьи, брака, будущего русской женщины были настолько серьезны, что мимо них не мог пройти ни один большой художник слова. И в лагере противников Чернышевского оказались такие мыслители, как Н. С. Лесков, Ф. М. Достоевский, Л. Н. Толстой.

Последовательно проводил свою линию Н. С. Лесков-убежденный враг женской эмансипации: "Нам добрые жены и добрые матери нужны. В них нуждается Россия более, чем в гениальных министрах и генералах. Наша страна такова, что она семьею крепка; наши нравы таковы, что мы чтим женщину более всего хорошую семьянинку, и от этого идеала наш истинный русский человек не отступится"58.

В эти же годы Ф. М. Достоевский, неоднократно пародировавший эмансипированных женщин и их образ жизни (вспомним хотя бы рассказ "Крокодил", где многие увидели семью Чернышевских, а в "Бесах" - семью Виргинских и т. д.), создал образ Сони Мармеладовой, сильной совсем другими качествами, чем женщины Чернышевского, - долготерпением, состраданием, мученичеством.

Для Л. Н. Толстого женская эмансипация стала не только объектом художественного изображения, ни и предметом теоретических размышлений. Интерес к женскому вопросу привел его еще в 1856 г. к замыслу сатирических комедий "Дядюшкино благословение" и "Свободная любовь", которые, однако, не были написаны. В сохранившихся фрагментах две центральные фигуры- "эмансипированная женщина", поклонница Жорж Санд, увлеченная идеями о нравах женщин и свободной любви, и противостоящая ей наивная и чистая провинциальная девушка. По предположению исследователей, прообразом первой послужила Авдотья Панаева-главная женская фигура в кругу "Современника" и типичная "эмансипе". Толстого же отличала резкая направленность против увлечения идеями женской эмансипации, против ненавистного ему "жоржсандизма"59.

В 1863-1864 гг. Л. Н. Толстой создал комедию-фарс "Зараженное семейство". В письме к сестре, М. Н. Толстой, он сообщал, что она написана в "насмешку эмансипации женщин и так называемых нигилистов". Исследователи с полным основанием считают ее не посредственным откликом на "Что делать?" и даже находят прямые аналогии с романом Чернышевского. Пьеса вызвала резкое возмущение присутствовавшего на ее чтении А.Н. Островского. "Это безобразие, - писал он Некрасову 7 марта 1864 г., - что у меня положительно завяли уши от его чтения"60.

Таким образом, идеи Л. Н. Толстого по женскому вопросу сложились уже в 60-е годы, а наиболее законченное выражение его мысли получили в эпилоге "Войны и мира" и в "Анне Карениной". Эпилог "Войны и мира" (его пространная редакция) был напечатан им как особое философское рассуждение "О браке и призвании женщины" в 1868 г.61 "Вся неразрешимая сложность таинственного вопроса о браке...- считал Л. Толстой,- заключается в том же, в чем заключается сложность вопроса питания человека, который хочет за один раз съесть два или 10 обедов... Тот, кто захочет жениться на двух и трех, не будет иметь ни одной семьи. Результат брака-дети. Детям в нравственном мире, как воздух и тепло в физическом, необходимо влияние отца и матери, живущих в единстве согласия семьи. Единства и согласия семьи не может быть при двух или трех матерях и отцах". Что же касается женского призвания, великий писатель был твердо убежден, что "женщина тем лучше, чем больше она отбросила личных стремлений для положения себя и материнском призвании"62.

Известно, что Лев Толстой любил рассказ А. П. Чехова "Душечка". Его он прочел по-своему и воспринял "душечку" как воплощение "того высшего, лучшего и наиболее приближающего человека к богу дела,- дела любви, дела полного отдания себя тому, кого любишь, которое так хорошо и естественно делали, делают и будут делать хорошие женщины"63. Эту свою мысль Лев Николаевич развивал неоднократно. По воспоминаниям А. Б. Гольденвейзера, он говорил ему: "Современное путаное мировоззрение считает устарелою, отжившею способность женщины отдаваться всем существом любви,- а это ее драгоценнейшая, лучшая черта и ее истинное назначение, а никак не сходки, курсы, революции и т. д."64.

Естественно, что новые женщины, мечтавшие освободиться от домашнего плена и