– Нет. Она была уже переведена в гостевой домик, когда мне предложили переночевать там. Я работала допоздна – сначала я сделала свою работу, потом работу Назиры. Когда я вошла в свою комнату, чтобы забрать пижаму и зубную щетку, было за полночь. Я накинула пальто и пошла к гостевому домику. Дверь домика была закрыта. Я подергала за ручку, постучала. Никто не ответил. Тогда я пошла к тете Груне за ключом, она долго искала его среди других связок, но так и не нашла. Тетя Груня сказала, что запасной ключ, вероятно, у Бориса Кима, но беспокоить его она не хочет, так как он уже ушел спать час назад. Она велела возвращаться мне в свою комнату, ведь Назира все равно уже спит. Мне не хотелось идти в гостевой домик. Я так устала в тот вечер, и не могла предположить, что такая беда случится с моей подругой.

Петрович услышал дрожь в голосе Айбике.

– Ну-ну, перестань. Не кори себя за случившееся. Может быть, отсутствие ключа спасло тебе жизнь. Ты в этот вечер ничего необычного не заметила? Запахи какие-то посторонние, звуки, голоса, необычное поведение окружающих?

– Нет, ничего, – замотала головой Айбике. – Я в тот вечер сильно устала, и не смотрела по сторонам. Если бы я знала…

– Хорошо, хорошо. Вот тебе мой телефон, – Петрович протянул визитку. – Если вспомнишь что-то, позвони.

– Я могу уйти? – убирая визитку куда-то в шаль, спросила девушка.

Озираясь по сторонам, она снова направилась к углу особняка и застыла там, глядя в сторону сада.

– Иннокентий Петрович! Всё, мы закончили, можете проходить, – это был криминалист Дудкин. Долговязый и сутулый, он хаотично размахивал своими длинными ручищами, пытаясь, по всей вероятности, изобразить одновременно и окончание своей работы, и путь, по которому всем следовало двигаться.

Гостевой домик, на самом деле, представлял собой мини особнячок – аккуратный, с мансардой, в стиле архитектуры Шехтеля. С плавными линиями вокруг двери и окон, он напоминал излюбленное дитя с прекрасной внешностью и злобной душой. Быть может потому, что в глубине его комнат лежал труп невинной жертвы. Петрович, примагниченный красотой русского модерна, остановился на несколько мгновений, разглядывая фасад.

Внутренний интерьер помещений соответствовал внешнему убранству дома. Декор и обстановка сочетались между собой. Плавные и живые линии растений, изображенные на стенах и потолках, повторялись в деревянных орнаментах мебели и металлическом рисунке лестничных перил, а также на обрешетке камина и окон. Все было сделано не то, чтобы с любовью, а с какой-то фанатичной торжественностью.

Комната, где лежало тело Айбике, не была исключением. Хищный цветок с оттенком сказочной красоты, нарисованный на стене возле кровати с трупом девушки, повторялся в настольной лампе, только там он был в виде металлической подставки, поддерживающей стеклянный абажур. Петрович, предварительно натянув резиновые перчатки, потянулся к лампе, чтобы лучше рассмотреть ее. Она оказалась плотно прикрученной к прикроватной тумбочке. Тогда он пощелкал выключателем, свет не зажегся.

– Странно, – Петрович поднял голову и увидел люстру, выполненную в том же стиле.

– Что странно? – отозвался Сомов.

– Странно, что лампа – одно целое с тумбочкой… и нет электричества.

Петрович подошел к стене и пощелкал настенным выключателем от люстры. Эффект был тот же.

В это время в дверной проем протиснулся Борис Ким:

– Все в порядке, начальник. Предохранители выбило, электрика уже вызвали.

Ким постоянно кланялся и всем видом показывал, что готов услужить.

– Где расположен электрический щит? – спросил Петрович.

– У меня в кабинете. Пойдемте, покажу.

– В центральной усадьбе? – удивился Петрович. – Разве щит не должен находиться в самом строении?

– Не знаю, начальник. Такой проект. Я в этом электричестве ничего не понимаю.

Закончив осмотр, все двинулись за Борисом Кимом. При выходе Егерев попросил Дудкина не начинать вскрытие трупа девушки без него.

В своем кабинете управляющий продемонстрировал железный щиток:

– Вот тумблер наружного освещения, вот комнаты первого этажа, вот мансарды, – Борис Ким щелкал перекидными переключателями, и в ответ на особнячке, хорошо просматриваемом из окна его кабинета, зажигались слабым светом уличные светильники на фасаде. – Но я не буду оставлять включенным, пусть электрик посмотрит. Мало ли чего…

Все пошли к выходу. Когда Петрович проходил по мраморному холлу первого этажа, из залы, где был убит Габриэль Каре, вышел Вяземский:

– Ну, что? Вырисовывается картина преступления?

– Ни черта не вырисовывается, Глеб Станиславович, – у Петровича было тяжело на сердце после посещения так называемого гостевого домика. – Надо все обдумать, дайте время.

– Ладно, ладно. Я в управление. Как договорились – докладывайте, – Вяземский уважительно пожал руку Петровичу.

Петрович стоял посреди холла. Голова начинала раскалываться, на душе тошно. Надо уже встряхнуть это ядовитое болото с его обитателями в лице Боголюбова, Кима и Шариповой, но как назло в голову не приходили никакие решения.

Постояв еще немного, Петрович решил обойти вокруг дома в надежде, что контроль над работой опергруппы подвигнет его к каким-нибудь действиям.

Проходя мимо служебных построек, ему показалось, что кто-то окликнул его по имени отчеству. Он обернулся. В нише пристройки стояла Айбике, всем телом прижавшись к стене. Там, по всей вероятности, она была не видна из окон особняка. Петрович огляделся по сторонам. Вокруг никого не было.

– Что случилось, Айбике? – спросил он, приближаясь к девушке.

– Я не все рассказала, Иннокентий Петрович. Мне Ким запретил вам все рассказывать.

– Что именно?

– А то, что я не сразу ушла от гостевого домика. В спальне, где должна была быть Назира, и на фасаде дома горел свет. Я была уверена, что она не спит, и стучала ей в окно. Через другие окна я видела, что свет горит также в холле и гостиной. Я вернулась к двери, и снова стала стучать в нее. Вдруг замок щелкнул. Я потянула за ручку двери, и она открылась. За дверью никого не было, и я испугалась. Я стала звать Назиру, но она не отзывалась. Я услышала жалобную музыку, она разливалась отовсюду, – Айбике тряслась всем телом, кутаясь в цветастую шаль.

– Тихо, тихо, – погладил ее по волосам Петрович.

– Я захлопнула дверь и стала пятиться назад. От ужаса я боялась повернуться к дому спиной, мне казалось, что он накинется на меня и проглотит. Когда я отошла от него метров на десять, свет в спальне погас и один фонарь на фасаде тоже. Я развернулась и побежала к усадьбе, что есть сил. На кухне я бросилась к тете Груне и все ей рассказала. Она велела мне успокоиться, оделась и пошла проверять гостевой домик. Когда она вернулась, то отругала меня за выдумку и за то, что ей пришлось ходить по темному саду, а она ужас как боится темноты. Потом пожалела меня и объяснила, что дом закрыт, света нигде нет, Назира наверняка спит, а мне все почудилось потому, что я устала. Еще она сказала, что Борис Ким давно спит, так что ключи она возьмет у него с утра и тогда же проведает Назиру. Я долго не могла уснуть, и через какое-то время услышала разговор. Кто-то, как мне показалось, ругался вполголоса. Я прислушалась. Это были голоса тети Груни и Бориса Кима. Он не спал. От страха у меня зашумело в ушах, и я не поняла, по какому поводу они ругаются. В своей кровати я пролежала до утра, а когда прозвонил будильник, встала и отправилась на работу, – здесь Айбике заплакала, уткнувшись в кисти шали.