— Да за пару серебряных отдам. Хоть место освобожу. Только, пацан, мой тебе совет, не трать на него время. Точно говорю, день-два, и тебе придется думать, куда тело девать. Да и не пойдет он с тобой, давно не встает уже.

— Могу я с ним поговорить? — не отрывая взгляда от раба, который слушал наш разговор, судя по выражению глаз, но никак не реагировал, спросила я.

— Деньги вперед. И на свой страх и риск, а я в клетку к нему не пойду.

На мгновение смежив веки, я решительно достала два серебряных и протянула их. Монеты тут же исчезли из моей ладони, загремел засов, и я с опаской шагнула в клетку. Медленно подошла, присела на корточки и тихо заговорила:

— Если в тебе осталась еще хоть капля уважения к себе, ты сейчас соберешь все силы и хоть ползком, хоть на четвереньках, но сам отправишься за мной. Второй раз я сюда не вернусь. Выбирай: умирать здесь, в мерзкой вонючей клетке, или как человек — под открытым небом и на свежем воздухе.

— Эй, пацан! А ты чё, пришить его решил? Тебе убивать, что ль, нравится? Так сразу бы сказал, — озадаченно позвал торговец. — На кой под небо его вести? Тут и прибей, всё равно уже оплатил.

— Нет, господин, — громче ответила я, не отводя взгляда от лежащего мужчины. — Я не люблю убивать. Но мы все рано или поздно придем к порогу владений Неумолимой. Кто-то сегодня, кто-то завтра… Как она решит.

— Чур меня!

— Ты решил? — спросила я свою вроде как уже собственность. Оплатила ведь.

Тот, к кому я обращалась, устало прикрыл глаза, что я восприняла как отказ. Ну что ж… Я в любом случае уже потеряла два серебряных. И потеряю еще больше, если мне придется заботиться об этом человеке.

Молча встала и отвернулась, сделав шаг к выходу из клетки, но услышала сзади шорох. От неожиданности дернулась и отпрыгнула в сторону, опасаясь удара в спину, но…

Изможденный, грязный и невероятно худой мужчина вставал, превозмогая себя. Сначала на четвереньки, потом, цепляясь за прутья, на ноги… Он едва стоял, согнувшись и покачиваясь, но смотрел на меня исподлобья хмуро и непримиримо. Похоже, мои слова, что хоть ползком, но сам, были восприняты буквально.

— Музыкант, ошейник активировать на смену владельца нужно, — подсказал один из сопровождавших меня мужчин из трактира. — Там же чары, надо, чтобы магия тебя новым хозяином признала.

Я нерешительно подняла руку, но сначала уточнила у раба:

— Ты принял решение?

Вербального ответа не последовало, просто он опустил ресницы и откинул голову, подставляя мне шею и магический артефакт, ограничивающий его свободу.

— А… как? — повернула я голову к прежнему хозяину, который стоял, рассматривая свои грязные ногти, и не спешил принимать участие в происходящем.

Лишь после моего вопроса он брезгливо поморщился и соизволил ответить:

— Я к этому прикасаться не желаю, но кровь дам, — после чего покопался в кармане, вытащил оттуда что-то маленькое и блестящее и, кольнув себе мизинец так, чтобы выступила красная капля, протянул мне руку. — Бери, парень.

— И? — Ничего не понимая, я указательным пальцем аккуратно собрала предложенное и замерла, не зная, что делать дальше.

— Намажь моей кровью ошейник, — скучающе отозвался рабовладелец. А как только я это сделала, протараторил: — Отказываюсь от всех прав на жизнь, смерть, тело и душу этого раба и добровольно передаю его новому хозяину. Всё, забирай.

Поняв, наконец, что от меня требуется, я уже себя в ладошку кольнула. Пальцы травмировать нельзя, мне еще играть предстоит. Мазнула уже своей кровью ошейник и, повинуясь интуиции и догадке, проговорила:

— Принимаю в свою власть жизнь, смерть, тело и душу этого раба. Отныне он принадлежит мне.

И лишь после вот такой двойной активации кровью прежнего и нового владельца магия сработала — по зачарованному металлическому обручу пробежал ряд искр, заставив узника глухо протяжно застонать и зажмуриться. Наверное, это очень больно. Впрочем, всё длилось буквально миг, искры быстро погасли, и ничего уже не напоминало, что штука, водруженная на шею смертника, какая-то особенная.

— Идем, — тихо велела я ему, вышла и обратилась к работорговцу. — Удачи вам, господин. О теле этого раба я позабочусь, никто не найдет трупа.

Я имела в виду, что теперь этот несчастный выживет, но меня поняли явно не таю.

— А говорил, что не собираешься его пришить. Не понимаю я… Пырнул бы сейчас, и все дела. На кой куда-то тащить эту падаль?

Ответа он не ждал, и я сжала зубы, чтобы не сказать чего-то лишнего.

Мы медленно, чтобы едва переставлявший ноги преступник смог не отставать, добрались до выхода со склада. Уже рассвело, как оказалось, и мои спутники заявили, что из трущоб они, так уж и быть, со мной выйдут, а то жалко меня, дурака. А дальше — сам. Некогда им время терять.

Если честно, то я бы сама и не выбралась из этих кварталов. Шли мы на бои в темноте, а сейчас, при рассеянном утреннем свете, я совершенно потерялась. Нет, поплутав, вероятно, отыскала бы дорогу. Но это в одиночестве.

За моей же спиной, стараясь не упасть, держась за стены, заборы и деревья, медленно, но упрямо плелся выкупленный мной смертник. За все время он не проронил ни слова, я тоже не спешила заводить с ним беседы. Успеем еще всё обсудить. Главное, чтобы он не умер по дороге. Мало того, что он, похоже, решил уморить себя голодом, чтобы прервать жалкое существование, и был совершенно обессилен. Так еще и раздет ведь. Тонкие, изгвазданные, обветшавшие штаны из какой-то дерюги явно не спасали от осенней сырости и ветра. А больше из одежды на нем не было ничего, ни рубахи, ни обуви. И сейчас его босые узкие ступни с мерзким чавканьем погружались в грязь и лужи.

Ну зачем, зачем я ввязалась в это безумие? Вот кто меня заставлял? Я ведь понимала, что сейчас он мне не помощник, а обуза. Его нужно лечить, кормить, одевать. А я сама медяки считаю и экономлю на всём.

Просто не смогла я оставить его там. Он ведь из высшего сословия, если судить по словам его прежнего хозяина. Пусть — политический преступник, но не убийца, насильник или разбойник. И не хватило мне черствости остаться безучастной. Я сама аристократка, и хотя сейчас влачу нищенское существование, но от этого не перестала быть дворянкой. Это в крови, в воспитании, во впитанных с детства ценностях.

Трущобы остались позади, и мои спутники сразу же распрощались, напоследок сообщив то, что мне и самой уже было ясно: я дурень, каких поискать. Навязала на свою голову проблему…

«Проблема» тяжело дышала за моей спиной, прислонившись к покосившемуся забору. Я прикрыла на мгновение глаза, собираясь с силами и мыслями, после чего повернулась к смертнику и негромко сообщила:

— Я неместный, остановился в трактире. Планировал завтра уехать, но теперь придется задержаться. Тебя в таком виде в него не пустят, поэтому сейчас мы идем в общественную баню, и ты отмываешься. А дальше будем думать, что делать. Пить хочешь?