– Меня мой чемпионский имидж не очень-то волнует, – говорит Алябьев.

– И все-таки, Анатолий Николаевич, не верится, что вы с биатлоном полностью «завязали»?

– Конечно, нет. Не часто, правда, но в разных ветеранских состязаниях участвую. Рука пока не дрожит, да и ход нормальный.

На этой оптимистической ноте распрощались. Вернувшись из Питера домой, я не поленился заглянуть в «Иллюстрированную энциклопедию животных». Каракатица, вычитал в ней, передвигается волнообразно и относится к самой совершенной по своей организации группе десятиногих моллюсков. Вот так-то – к самой совершенной. Значит, не так уж плохо сравнение с этим чудищем южных морей. А уж другая характеристика – настоящий полковник – вообще без возражений. Спасибо, Алла Борисовна, за песню.

К огромному сожалению, одного из них, Александра Яковлевича, уже несколько лет как нет с нами. Но этот материал писался тогда, когда оба Яковлевича, и Александр и Евгений, были на боевом тренерском посту, и я его оставил таким, каким он был напечатан.

Они одного роста, оба невысокие, подтянутые, ни намека на обволакивающий живот жирок. Подвижное лицо, живой взгляд. Седина короткой стрижки придает обоим академическую солидность. Прекрасно владеют словом, убедительны, как полагают, в споре, изящные манеры вперемежку порой с замашками аристократов, чему сами удивляются – не барских ведь кровей. Одеты с иголочки, модно. Галстуки всегда в тон, пиджаки (один предпочитает строгих темных тонов, другой – под тип твидовых) сидят, как на выставочных манекенах, штиблеты, начищенные до блеска, можно использовать как зеркало. Явно ощущается влияние жен, хотя и отнекиваются, им кажется, это равнозначно пребыванию под пятой.

Евгений Яковлевич прожил всю жизнь с одной, вот уже сорок лет вместе, двое детей. У Александра Яковлевича – так сложилось, есть болезни, которые мы пока не властны побороть, – сейчас третья супруга. Первые две, к сожалению, покинули сей мир; Лиля, бортпроводница, с которой он познакомился в самолете, и вовсе в расцвете красоты. Нынешняя, Татьяна, много моложе мужа, сделала А.Я. отцом в четвертый раз. Виталику, их общему ребенку, – пятый год. Старший, Владимир, известный спортивный комментатор, недавно ощутил полувековой груз за плечами. Разом загасить полсотни свечей не удалось – раздобрел, не та уже дыхалка… Папа, наблюдая за сыновьими потугами, недовольно качал головой. На свое 75-летие он исполнил эту приятную процедуру с необыкновенной легкостью. Сраженный наповал столичный бомонд затюкал скептиков, засомневавшихся, было, в обещании подумать о пополнении семейства к следующему юбилею…

Хватит арифметики. Гомельские. Уникальное явление в спорте. В его истории еще не случалось прецедента, чтобы родные братья в роли главных тренеров выигрывали со своими командами Олимпийские игры. Старший победил в Сеуле-88, младший – следом в Барселоне-92. Один – с мужчинами, другой – с женщинами. Настоящие профессора баскетбола, хотя Евгений Яковлевич скромничает: мне и доцента достаточно. Не они сами нарекли себя этими званиями. Баскетбольный мир так числит их в своих рядах.

– Мир-то, возможно, и числит, однако почему-то Сашу убедить долго не мог, – улыбается Евгений Яковлевич. – Он долго не воспринимал меня всерьез, относился с некой снисходительностью, такой, знаете, взгляд мэтра сверху вниз. Я не обижался, он действительно мэтр, царь и бог, а я кто? Выскочка. Хотел быть артистом, во ВГИК на актерский даже экзамены сдавал, два тура прошел. Но один мудрый человек, не Саша, посоветовал поехать в Сталинград, с молодежной командой поработать. Я поработал. Толя Блик, Шурка Сидякин, Балашов, Никитин – все мои ребята, будущие сборники, в 28 лет – заслуженный тренер России, а брат все сомневается. Пришлось ждать Олимпиады в Барселоне, чтобы что-то в нем внутри передернулось. После финала он мне лишь одобрительно кивнул головой и по плечу похлопал, зато перед женой моей распинался: а рыжий-то твой, тренер! Хитрец, вот так фаршированную рыбу у нее вымаливал. Она мастер ее делать. А почему – рыжий? Так дворовые ребята в детстве дразнили.

Я не пишу биографический очерк – родились, учились, ухаживают за дамами… Последнее, заметьте, не в прошедшем, а в настоящем времени. Симпатичных девчат они с юности не обходили вниманием, и сила привычки обольщать женский пол сохранилась и по сей день. Причем у всей мужской части семьи Гомельских – гены… Это некий сумбур, сложившийся под впечатлением личных встреч в разные годы (с Александром Яковлевичем больше) и деталей, мало кому известных, но известных автору волею обстоятельств, скажем, из-за журналистской работы в «Красной звезде» и чиновничьей – в союзном Госкомспорте.

Звоню в конце декабря Гомельскому – старшему поздравить с Рождеством. Он с удивлением:

– Почему не с «Ханукой»? Ты что, меня из иудеев в католики перевел и вообще забыл про наш праздник? Так прочисти мозги, включи телевизор – увидишь, Лужков с Кобзоном на Манежной площади его открывают. Юрий Михайлович получше любого еврея знает обычаи. А вот уже и запели с Иосифом…

Через день снова в трубке голос Гомельского, только Евгения. Ему стукнуло 65, и, выслушав мои, не отличающиеся оригинальностью, напутствия и пожелания, «доцент» осекает с укоризной:

– Спасибо, но сейчас же «Ханука», о ней-то что молчишь?

Через месяц оба будут осуждать меня еще раз – за то, что с опозданием поздравил с другой памятной датой. Черт возьми, действительно, как я мог так опростоволоситься? 27 января 2004 года. 60 лет, как Ленинград окончательно разжал тиски блокады. Ведь братья – коренные питерцы. Точнее, если строго по документам, питерец – Евгений, а Александр родился десятью годами раньше в Кронштадте, где проходил службу боевой морской офицер Яков Гомельский, к сожалению, не доживший до светлого Праздника Победы.

В эвакуацию семья Гомельских выбралась чудом, успев нахлебаться блокадного лиха. Там, в небольшой деревушке, приткнувшейся, словно дитя к груди матери, к подножию Уральских гор, Саша освоил свои первые профессии.

– У местных научился пасти коров, пахать, запрягать лошадей, да все подряд делал, – вспоминает Александр Яковлевич. – Кругом одни бабы, я, безусый пацан, среди них чувствовал себя мужиком. Сестра Лида, она чуть младше, с Женькой, тот совсем сопляк, были у меня на подхвате. Такой семейный подряд образовался. На заработанные трудодни и существовали, матери помогали. Потом, когда вернулись в Ленинград, мне даже предлагали «Давыдовым» из шолоховской «Поднятой целины» стать, идти колхозом руководить. Может, и пошел бы, но в моей жизни к тому времени появился баскетбольный мяч. И – все, судьба!

В Сиднее, на Олимпиаде, в ожидании очередного матча, сидим с А.Я. на траве под раскидистым дубом, и он рассказывает, как это случилось. Послевоенная Петроградская сторона, дела в школе не ахти, троечник, не то, что Лида, та круглая отличница, а тут в топографическом училище набирают из местных мальчишек баскетбольную команду. Отчего не попробовать. И, пока сестра «штамповала» один иностранный язык за другим (все семь, которыми она владеет, для нее как родной), брат вдруг обнажил дар прекрасно ориентироваться на местности (это ценное в жизни качество трансформируется в игровых видах спорта в другое редкостное – умение видеть поле, предугадывать развитие событий), да еще неожиданно оказался силен в анализе и математике. Повторяемые десятки раз комбинации, сотни упражнений и тысячи бросков легли в конце концов в теоретические формулы успеха, а на практике вылились только в мировых и европейских чемпионатах в десять (!) побед. А сколько их было всего за те четверть века, что Гомельский рулил сборными страны!