Я жму на пульт и открываю ворота, ведущие на площадку особняка. Дамели выходит из машины, восхищаясь масштабами моего местожительства. Вставляю ключ в замочную скважину, открываю входную дверь, и мы стоим у порога. Она проходит в гостиную, а потом спрашивает разрешения залезть в холодильник.

Она спрашивает, хочу ли я пить.

Она спрашивает, вино или пиво.

Она хватается за последнее произнесенное мной слово и превращает его в вопрос.

– Пиво?

– Пиво! – улыбнувшись, восклицаю я.

Ха-ха. Смешно, и я смеюсь. Что за дура.

Включаю DVD-проигрыватель с новым фильмом Стивена Кинга и располагаюсь на софе. Дамели садится рядом и спрашивает, про что это кино, а я не знаю. Просто оно стало знаменитым ещё до выхода, и люди говорят, что получилось неплохо.

Делаю глоток. Второй глоток. Третий глоток.

Откладываю бутылку и прикасаюсь своими губами к губам Дамели. Медленно валю её на софу. Я ласкаю её шею поцелуями. Она стонет, но я не верю её стонам.

Однако было уже плевать.

Я хотел забыться и спрятаться.

Я хотел уйти и не вернуться.

Голова слегка кружится, теряю координацию. Осознаю, что очень плохо перенёс алкоголь. Я закрываю веки и с трудом их открываю. Закрываю. Открываю. Закрываю. Теперь они закрываются сами насовсем, и я вижу перед собой Зарину.

Вот она ещё ребёнок. Мама забирает её из детского сада и ведет домой. Я вижу себя в школе – тот момент, где родители ведут меня на линейку в первый класс. Снова Зарина. Уже подросток. Она сидит на скамейке со своими подружками и изо всех сил пытается произвести впечатление на них. Через некоторое время появляюсь я. Мне исполнилось восемнадцать. Смотрю и встречаю рассвет с остальными выпускниками, держа в руках бутылку Джонни Уолкера. А теперь Зарина. Она находится дома, в комнате, в своем коротком белом платье и красуется перед зеркалом. Ругается и кричит на мужчину средних лет. Выбегает в прихожую со слезами на глазах, стягивает трусики, снимает лифчик и кидает их на пол, оставшись только лишь в одном этом коротком белом платье. Что-то разъяренно восклицает и уходит, громко хлопая за собой.

Удивительно…

Двери в нашей жизни играют такую большую роль.

А теперь мы вместе.

Зарина сидит передо мной. Я стою перед ней.

Она сама по себе. Я сам по себе.

13 акт

Я слышу чей-то голос.

– Всади мне гребень в жопу, я всегда знал, что он псих!

Ха-ха. Смешно.

Всади мне гребень в жопу.

Боже, как же смешно, и я смеюсь.

– Гляди, смеётся… – слышу я чей-то второй голос, обращающийся к кому-то.

Ощущаю лёгкое раздражение на своих щеках. Сыро. Пахнет туалетом и какашками. Вдруг понимаю, что вокруг совсем нет света, и я нахожусь в кромешной тьме. Пересиливаю себя и пытаюсь раскрыть веки.

Первое, что я вижу, это взгляд Зарины, далёкий и холодный, но смотрящий прямо в мои глаза. Её лицо приперто к полу помещения, а попа приподнята вверх. К ней прижимается пахом человек в черной маске и виляет своим тазом. Взад-вперед, взад-вперед. И я смотрю. Я смотрю в глаза Зарины, не отрываясь, и не способный отвести свой угол зрения в другую точку.

– Ну и вонь здесь. Проснулся?

Голос до боли знакомый, но я никак не мог определить, кому он принадлежал. Передо мной возникает ещё одно лицо в синей маске, и я получаю ещё одну неслабую пощёчину по своему лицу.

– А?! – восклицает он – Что за хрень у тебя тут творится?!

– Я на это не подписывалась! – слышу женский голос и узнаю по нему Дамели. – Никто не говорил мне про эту сучку!

Я слышу, как орёт третий до боли знакомый голос, призывающий всех успокоиться, и в углу, рядом с поносом и мочой Зарины, я замечаю третьего человека в тёмно-фиолетовой маске. Я хочу встать со стула и руками потянуться к своей голове, которая раскалывается от боли. К голове и лицу, которое всё горит от пощёчин. И тут понимаю, что не могу пошевелиться. Что-то мешает, упрямо препятствуя этому. Я смотрю на свои ноги. Я оглядываюсь назад, на спинку стула. Пытаюсь отчаянно выбраться, но верёвки были хорошими и их крепко связали в узел.

Я привязан к своему стулу своими же верёвками. Ха-ха. Смешно. Боже, я не могу. Смешно, и я смеюсь. Угораю от смеха.

Резкая боль молнией пронеслась в области груди. Человек в синей маске нехило ударил меня ногой в солнечное сплетение, и я вместе со стулом повалился вниз. Лежу на боку. Больно. Очень больно. Хочу схватиться за грудь, чтобы хоть как-то облегчить эту боль, но не могу. Кашляю. Сжимаю глаза, начиная понимать, что испытал когда-то Марко Матераци в своей легендарной стычке с Зинедином Зеданом. Только мне ещё хуже.

– Тебе смешно?! – интересуется человек в синей маске.

Я пытаюсь прийти в себя и ищу взглядом Зарину. Человек в черной маске застегнул ширинку и отошёл от неё в сторону со словами, что девочка оказалась просто соком.

Зарина лежит.

Она смотрит на меня.

Я смотрю на неё.

И этим было сказано всё.

– Мы нашли у него всего только десять штук… – говорит один из голосов. – Этого не хватит!

В поле моего зрения попадают ещё чьи-то ноги, и я получаю ещё один удар в живот.

– Где ты хранишь остальное?! Хочешь сказать, что у тебя только десять штук здесь?!

Но я уже не слышу его. Я только смотрю на Зарину, а Зарина смотрит на меня. Её губы постепенно складывается в улыбку и мои тоже. Глаза у Зарины веселеют и мои тоже.

Ха-ха. Как смешно.

Смешно, и мы смеёмся. Я и Зарина.

Боже, как же смешно. Мы сейчас умрём от смеха.

– Что здесь, б**дь, такого смешного?!

«Что здесь, б**дь, такого смешного?!» Ха-ха. Смешно. И мы смеёмся ещё сильнее.

И меня снова бьют в живот. Достали уже. Больно, как же больно, мамочка, но я продолжаю смеяться и слышу, как Зарина тоже смеётся в унисон вместе со мной.

Ха-ха. Смешно.

Дамели кричит. Она говорит, что мы психи, и что она сваливает отсюда, но человек в тёмно-фиолетовой маске встаёт у входа и не позволяет никому никуда уйти. Он грозно ставит своих товарищей в известность, что они все повязаны, и пути назад нет. Теперь они должны завершить начатое.

Мы же продолжаем смеяться. Я и Зарина. Я смеюсь до тех пор, пока не последовала бесконечная череда ударов по моему животу.

– Остановись, ты убьёшь его!

Ах, как же больно, мамочка, папочка… Сделайте уже что-нибудь. Смех Зарины тоже успокоился. Чёрная маска схватила её за