Первое и основное — такой была жизнь. Люди хотели жить. И когда им ставили рамки поведения, они их выполняли. Это мягкие рамки, у Д. Павлычко они были жесткие. Его юношей били шомполами, чтобы получить свидетельства о детской роте УПА [26]. Такое «воспоминание» остается на всю жизнь.

В. Оскоцкий о роли КГБ во времени, уже более приближенном к нам. Например, такой факт: «Не с трибун собраний и митингов (их просто не было) выражали известные 22 писателя и художника сочувствие Булату Окуджаве, когда на него усилиями КГБ в Союзе писателей было заведено дело. Но все эти 22 человека поименованы в соответствующей справке КГБ, адресованной ЦК КПСС. Не с трибун собраний присутствующий здесь поэт Василий Корнилов, другие писатели обещали Булату Окуджаве материальную помощь. Но перечень тех, кто был готов эту помощь оказать тут же поступил в КГБ. Информационная справка об этом подписана Филиппом Бобковым, который много лет курировал литературу и искусство и оставался заместителем председателя КГБ и при Андропове, и при Крючкове» [27].

И еще о генерале и одновременно секретаре московской писательской организации: «А существуют ли сейчас факторы устрашения, насилия? Об этом буду говорить гипотетически, ибо документально об этом говорить невозможно. Но, тем не менее, совпадения настораживают и вызывают подозрения. Я могу допустить, что бывший оргсекретарь московской писательской организации Виктор Ильин (кстати сказать, бывший генерал КГБ, сам сидевший, а после реабилитации направленный в Союз писателей) был случайно сбит машиной возле своего дома. Но меня настораживает эта случайность, потому что она произошла после того, как Виктор Ильин, выйдя на контакт с некоторыми деятелями демократического движения, изъявил желание поделиться своими познаниями, а его познания куда как широки».

С. Григорьянц задается вопросом — был ли вменяем Андропов. Он перечисляет множество шагов, которые делали под сильным нажимом Андропова, но вели не к усилению, а развалу СССР. Он говорит это, поскольку писал о плане Шелепина по псевдолиберализации СССР, более рассчитанной на Запад: «Упомянем и еще одну составляющую „плана Шелепина” — имитацию либерализма внутри страны, порученную, конечно, ЦК ВЛКСМ. Эти молодые люди тоже хотели какого-то обновления в стране, но выросшие в Советском Союзе, да еще в сталинское время, и к тому же, как правило, в малообразованных семьях, они всерьез не могли поддержать этот сложный, требующий немалой интеллектуальной подготовки, новый курс Хрущева. Как я уже упоминал, удалось сделать сравнительно живой газету „Комсомольская правда” с ее редакторами Юрием Вороновым, а после его увольнения Борисом Панкиным и ее „Алыми парусами”. Зять Хрущева Аджубей вскоре возглавил „Известия”, дополнил их „Неделей” и в тесном сотрудничестве с КГБ и Шелепиным стал не только посылать в качестве иностранных корреспондентов агентов КГБ вроде Колосова, но и систематически печатать иногда очень откровенные, прямо получаемые с Лубянки материалы, подрывающие все жизненные устои и представления советских обывателей, но одновременно во всех нужных случаях дезинформируя русских и зарубежных читателей. Популярность „Известий” стала просто небывалой, тираж возрос в десятки раз до 8 миллионов экземпляров. Особенно любопытна активность „Известий” в деле Синявского. Главным источником дезинформации за границей в эти годы (и одновременно центром агентурной работы более важным, чем „Известия”) стало создание тогда же агентства печати «Новости» и издававшегося им на многих языках дайджеста (небывалая новинка в СССР) „Спутник”» [28].

Все это говорит о, наконец, получившим новые задачи и набравшем силу ведомстве КГБ. Тем более Андропов все время расширял его, пугая членов политбюро диссидентами и происками Запада. Это пытаются объяснить пережитым им страхом во время венгерского восстания.

Е. Альбац пишет о работе Бобкова: «Специалистом номер один по беседам с теми, кого потом заносили в число доверенных лиц, в КГБ считали все того же генерала Филиппа Бобкова. В числе его собеседников были многие хорошо известные и сейчас стране люди. Я не буду называть имен, поскольку документов не видела, а полагаться на хорошую память, назовем это так, своих собеседников из КГБ не считаю возможным. Исход таких дружеских бесед был разный: по одним данным, на „доверенных лиц” в КГБ заводили специальные карточки, по другим — далеко не на всех. Знаю, что кому-то Бобков и помогал, например, выехать за рубеж. Однако сомневаюсь, что делал он это совершенно бескорыстно. Профессионал» [29]

Сегодня мы многого не знаем и больше не узнаем. Ведомство это станет открытым тогда, когда это будет уже никому не нужно. Но функционально его задачи понятны, просто на выполнение их были брошены иные силы.

Бобков — неординарный человек, но он был представителем ординарного ведомства, функцией которого было подавление «разномыслия» всеми доступными методами. В этом случае были определены две тысячи человек, с которыми система решила играть в кошки-мышки. Можно сразу догадаться, что главными критериями этого отбора были два:

• значимость и статус в стране;

• контакты с Западом.

Второй пункт важен тем, что возникает возможность давления: не будешь слушаться, не поедешь или не издашь книгу.

Такие «мягкие» типы наказания все равно были «жесткими» для творческого человека, поскольку это и было наиболее интересным для него.

Вернемся еще раз к вопросу, зачем и почему были созданы определенные послабления для верхушки творческой интеллигенции, только верхушки действительной, которая не была связана с бюрократическими постами.

Тут возникает множество ответов. Перечислим их:

• гипотеза выпускания пара: система не может все время держаться в напряжении, надо давать возможность снимать это напряжение, актеры, режиссеры, литератор, идя на грани дозволенного, дают возможность разрядить обстановку;

• Андропов хотел иметь приличный вид на Западе, поэтому его не интересовали те возможные шаги, которые будут называться «кровавыми»;

• всегда лучше иметь управляемого политического противника, чем неуправляемого;

• «профилактика» затрагивает, поэтому такой подход мог приостановить многих от не тех поступков или слов.

И поскольку Андропов и, соответственно, Бобков играли сразу несколько политических игр, не следует исключать и того, что «не репрессивная маска» была нужна для следующих шагов, которые иногда называют планом Шелепина — Андропова, предполагающим конвергенцию с Западом, чтобы на следующем этапе подчинить его себе. В этом случае следовало моделировать более демократическую атмосферу в стране, которую готовили к конвергенции с Западом.

Возглавив КГБ, Шелепин существенно изменил состав работников, привлекая людей с высшим образование и без прошлого опыта работы в этой сфере: «У комсомольских и партийных работников, возможно, и не было опыта, но у них руки не были в крови. Существенно, однако, что они и собраны были Шелепиным для решения новых, поставленных им задач, где силовые методы сменялись идеологическими и дезинформационными» [28].

Вот еще мнение Григорьянца по поводу «плана Шелепина»: «Особенно важным оказывается выделенная в „плане Шелепина” роль советской и зарубежной (красной и розовой) интеллигенции, усиление ее роли в неизменно агрессивной политике советского государства. Не менее важным (а скорее даже — более) для всей дальнейшей истории Советского Союза и России является осознанный и крупномасштабный переход от кроваво-элементарной репрессивно-тиранической политики в отношении российской интеллигенции к гораздо более сложной, предусматривающей манипулирование, влияние на общество с ее помощью, с помощью создаваемых или управляемых КГБ организаций. Эта поставленная уже Шелепиным задача была поразительно реализована его преемниками и в конечном итоге стала идеологической опорой захвата верховной власти в стране Комитетом государственной безопасности декоративного характера восстановленного диссидентского движения и созданных КГБ „демократических” СМИ в годы правления Горбачева-Ельцина-Гайдара и современной российской политики в Европе» [30].