В принципе демонстрация «нужного» или «повторяющегося» на телевидении всегда дает ожидаемые результаты. Например, в США в случае криминальных новостей имеем следующие последствия: «Просмотр новостей и в меньшей степени чтение газет связаны с увеличением расовых стереотипов, со страхом преступлений и желанием наказать преступников» [1].

Дж. Гербнер, создатель теории культивации, которая описывает эти процессы, утверждает: «Телевидение является централизованной системой повествования. Это неотъемлемая часть нашей ежедневной жизни. Его драмы, реклама, новости и другие программы создают относительно связный мир общих образов и месседжей в каждом доме. Телевидение культивирует с самого детства предрасположенности и предпочтения, получаемые из других „первичных” источников. Преодолевая исторические барьеры грамотности и мобильности, телевидение стало главным общим источником социализации и ежедневного информирования (в основном в развлекательном формате) для гетерогенного населения. Повторяющиеся модели массово создаваемых телевидением месседжей и образов формируют суть общего символического пространства» [2].

У него также очень интересное сопоставление функций телевидения и религии: «Телевидение предоставляет, возможно, впервые после доиндустриальной религии, ежедневный ритуал, очень убедительный и информативный контент, формирующий сильную культурную связку между элитой и остальной публикой. В сердце аналогии между телевидением и религией и близости их социальных функций лежит постоянное повторение моделей (мифов, идеологий, „фактов”, отношений и под.), служащих пониманию мира и легитимизации социального порядка».

Тут важен акцент на легитимизации, как он был и в теории А. Грамши. Точно так звучал слова песни А. Зацепина, которую пела А. Пугачева: «Этот мир придуман не нами. Этот мир придуман не мной». Она, как мы помним, тоже была «клиентом» Ф. Бобкова.

А. Чадаев увидел у Пелевина такую модель подготовки изменений под будущие «триггеры»: «Однако тема формул-заклинаний, неотразимо действующих на массовое сознание в силу его структуры, специально создаваемой и подготавливаемой под будущие „триггеры”, — это одна из центральных пелевинских тем. Наиболее внятно он ее сформулировал даже не в „Поколении П”, а в „Зенитных кодексах”. Там, как мы помним, главный протагонист как раз и сражается с западной цивилизацией посредством поточного производства „боевых химер”, взрывающих искусственный мозг летающих над Афганистаном американских дронов. В свою очередь, этот мозг является всего лишь слепком с актуального западного политического дискурса. Герой находит разрывы и парадоксы в логике этого дискурса — и атакует его своими формулами» [3].

Получается, что сегодня играется игра, последствия которой станут заметными только завтра. Это типичная гибридная война, которую в этом случае ведут против собственной страны, по крайней мере, против ее элиты, когда надо было, сохранив максим, убрать от руководства верхушку.

С точки зрения А. Фурсова во всех этих процессах произошел случайный «слом»: «Влияние Андропова на историю намного шире. В советской верхушке в 1970-80-е годы значительно усилился тот сегмент, который потом стал разрушителем Советского Союза. Я глубоко убежден, что его „птенцы” не хотели разрушать страну. Они хотели изменить социально-экономический строй и работали на это. Но в 1989 году западная верхушка перехватила этот процесс, и разрушен был не только строй, но и государство. Чекисты проиграли. Я думаю, что они это поняли еще в 1989 году и начали создавать свою собственную экономическую систему внутри страны и за ее пределами. Начался вывоз золотого запаса. Тогда как по мановению волшебной палочки, стали возникать структуры Ходорковского, Смоленского, Березовского. То есть началась социальная эвакуация чекистов на случай демонтажа Советского Союза. Умным людям стало понятно, что процесс изменения системы проигран. И хоть сам Андропов к тому моменту уже несколько лет лежал в могиле, именно он был причастен к запуску этих социальных процессов [4].

Под руководством Пятого управления создавался тип виртуальности под будущую структуру. Две тысячи человек творческой интеллигенции «плели» эту виртуальность, чтобы она заиграла на очередном повороте истории.

М. Липовецкий видит, например, в сегодняшней политике Путина корни, заложенные в «Семнадцати мгновениях весны»: «Сегодня не будет преувеличением утверждать, что и сама политика путинского периода в полной мере запрограммирована мифом Штирлица: тут и сочетание имперского „трансцендентального означаемого” с упоением западными символами комфорта, и виртуозная медиация между противоположными идеологическими парадигмами, и аппаратные игры, сопровождаемые непрерывными поисками алиби, и наконец, неизбежное превращение умного медиатора в брутального плута с ярко выраженной любовью к насилию» [5].

С. Кургинян видит под таким углом творчество Стругацких с их влиянием на техническую интеллигенцию, говоря: «Стругацкие — трубадуры спецслужб. И не просто спецслужб, а определенного „Комкона”, в котором легко узнается Пятое идеологическое управление КГБ СССР. Об особой приверженности к Стругацким руководителей именно этого управления известно слишком многое. Цинично-элитарный спецслужбизм, вульгарный гностицизм, антигуманизм и расплевывание с собственной коммунистичностью — вот что такое братья Стругацкие. Цинично-элитарный спецслужбизм — это прогрессорство. Стругацкие убедили своего технократического читателя в том, что в истории возможен эксперимент. Естественно, возникает вопрос — кто его проводит над Историей? Как кто? Спецслужбистские элитарии. Люди высшего сорта. Люди, не из „града обреченного”, а из других галактик. Читай — из благословенных США. Стругацкие выдали молодежи, державшей „фигу в кармане” и одновременно делавшей карьеру в разного рода КМО, индульгенцию на очень и очень многое. Этой молодежи сказали: „Стать агентом КГБ — упоительно. Ибо тем самым вы входите аж в элитный „Комкон”! И агентом ЦРУ стать тем более упоительно. Ибо каждый такой агент — экспериментатор, прогрессор”» [6].

Пятое управление уменьшало долю критичности выступлениях творческой интеллигенции, убирая ее ниже обязательного порога реагирования. Причем часто шли обращения, чтобы он защитил Ю. Любимова и под. И он выступал в этой роли, позволяя неоднозначной постановке стать явью.

Сегодня вспоминают театр Ю. Любимова как глоток воздуха в темном царстве. Но получается, что этот глоток воздуха был строго отмеренным, а значит, не совсем воздуха. Главой появления этих «глотков» был генерал Ф. Бобков: «Правой рукой Андропова в его главном и всеобъемлющем начинании был начальник 5-го управления КГБ СССР Филипп Денисович Бобков. Именно 5-му управлению была поручена борьба с антисоветчиками и антикоммунистами. И именно внутри него возник главный штаб по борьбе с советизмом и коммунизмом. Филиппа Денисовича Бобкова в постсоветскую эпоху обсуждают чаще, чем любого другого советского спецслужбиста. Алла Пугачева, например, рассказывает бредовую историю о том, что ей до крайности хотелось приобрести платье, которое можно было купить только в Западной Германии. Что, не зная, как осуществить свою мечту, она, сама не зная почему („ноги понесли”, дескать), пошла на Лубянку, зашла в кабинет Бобкова, изложила ему свою просьбу, и Филипп Денисович отправил за ее платьем специальный самолет. Олег Табаков заявляет, что всем обязан Филиппу Денисовичу. Близость Бобкова к братьям Стругацким общеизвестна. Вообще же сеть почитателей Бобкова, как открытых, так и не вполне, огромна. Что говорит о незаурядных спецслужбистских талантах Филиппа Денисовича [7].