— Каких объяснений? Ты о чем?

Переворачиваюсь на спину и смотрю в потолок, мечтая только об одном — закрыть обратно глаза, вернуться туда, где мне было хорошо… Кажется, я видел во сне Аню. Не такую, как в последний раз, — холодную и в то же время окрыленную свободой, — а совсем еще юную, со смешной челкой, не менее забавным хвостиком и тонкой талией. Помнится, я любил ее прижимать к телу и думать, что она вся соткана из моих идеалов, предрешена мне судьбой, создана для того, чтобы стать смыслом моей жизни…

— Что за девушка спала в твоей постели, и почему ты сам на диване?

— Моя студентка, — признаюсь и тут же вздрагиваю от возмущенного крика.

— Кто?!

— Вероника, — нехотя называю имя Валевской, — моя студентка. Ма, дай поспать, а.

— Какой спать, Стас? Десятый час пошел. Даже твоя… студентка на ногах!

Видимо, другого выхода нет. Я тру глаза и, собравшись духом, встаю с постели. Только сейчас, перейдя в вертикальную плоскость, понимаю, что произошло, пока я видел десятый сон.

— Где Ника? — спрашиваю у мамы, которая недовольно поджимает губы.

— Кажется, она здорово перепугалась, когда увидела не тебя, но знаешь, это ни в какие ворота не лезет, Стас. Ты только развелся, постель еще не остыла за одной женщиной, а я уже нахожу в ней другую. Понимаю, ты мужчина, надо сбросить пар, но, может, рога у тебя наставлены неспроста?

— Мама! — Она замолкает и снова поджимает губы. Видимо, ее выводы далеки от приличий, раз так завелась. — Вероника всего лишь моя студентка. Я с ней не спал. Она оказалась в тяжелой ситуации, поэтому я на время принял девчонку в дом. Пока не выздоровеет.

— Это не девчонка, а половозрелая девица. — Она тоже встает. — Ей пора справляться со своими проблемами самой. Знаю я таких. С виду наивные, а на деле только приоткрой одеяльце, в любую щель протиснутся, лишь бы приватизировать бесхозного мужика.

— Мам, перестань.

— Не перечь мне! — Со строгостью произносит, вызывая еще большее раздражение. — Стас, я приехала тебя утешать, а не гнать из твоего дома всяких там девок! А тут…

— Погоди. — Я замираю. — Что ты сделала?

— Прогнала ее. Оно и ежу понятно, что ты не признаешься, но у ней-то все на лбу написано. Не удивлюсь, если все это… Стас! Стас, стой! Что ты делаешь?

— Возвращаю Веронику обратно!

Я вылетаю в коридор и сразу достаю из шкафа пальто. Раз мама такая взвинченная, значит, это случилось только что. Ника просто не могла уйти далеко… Вчера она еле стояла на ногах. Черт! А вдруг у нее снова жар? К тому же, она вряд ли взяла с собой лекарства и средства гигиены, которые я ей купил.

— Стас!

— Мама, — смотрю на нее и не знаю, как поступить. Кричать на женщину, которая меня родила, обижать ее словами и корить, не в моих правилах. Да и не примет она мои слова, не смирится с таким отношением, обидится. Вот только решать за меня я тоже не позволю. Возраст давно не тот. — Девчонка попала в беду, и вытащить ее из сложившейся ситуации могу только я. Пусть с виду и кажется, будто мне там делать нечего, в ее жизни, но вчера, пообщавшись с ней, я отчетливо для себя решил помочь хотя бы одному человеку не совершать моих ошибок. В общем, ты поспешила с выводами — раз. И распоряжаться моими гостями могу только я сам — два. Если Ани в этом доме больше нет — это вовсе не значит, что я готов отдать роль хозяйки другой женщине.

— Стас… — Она сводит брови, наверняка, собираясь переубедить меня, но родительская мораль давно потеряла свою силу. Наверное, еще с тех самых пор, как ее любимый и во всем потакающий сын, бросил юридический факультет и перевелся туда, где и нашел свое призвание. Вопреки всем ее амбициям.

Адвокат из меня при всем желании получился бы средний, а вот в науке я до сих пор неплохо отличался.

— Мам, будь, добра, поставь чайник. Я вернусь, и мы позавтракаем.

— Но…

— Втроем!

Спрятав в карман ключи и бумажник, я выхожу из квартиры и думаю, что теперь придется искать Нику по всему кварталу, но она оказывается совсем рядом. Сидит на ступеньках с телефоном в руках и смотрит в окно.

— Вероника?

Девчонка поднимает на меня взгляд больших карих глаз, от недавних слез кажущихся до того ясными, что во мне пробуждаются давно забытые чувства. Я восхищен. Правда, опомнившись от наваждения, подхожу к ней с намерением вернуть обратно.

— Станислав Юрьевич, я…

— Прости, — говорю ей искренне и сажусь на корточки рядом. — Проснись я чуть раньше, то предотвратил бы непонимание. Пойдем обратно.

Она качает головой.

— Нет. Я тут говорила с Андреем, у него своя студия. Пока лежит в больнице, останусь там.

Я стискиваю зубы и сквозь них произношу ее имя:

— Вероника.

— Станислав Юрьевич, знаете, я и вправду не такая, как обо мне можно подумать. — Внезапно говорит Валевская. Она пытается казаться сильной, но ее лицо все равно искажается от слез и затаившейся обиды на весь мир. Я узнаю это состояние. Девчонка, сама того не зная, напоминает мне о моей юности. Но мы с ней разные. И где я справлялся упорством, ей помогают слезы. — Мы не застрахованы от ошибок, — говорит она, срывая голос до хрипоты. — Все, что я умею делать — зубрить и танцевать. И…

— Вероника, — перебиваю ее и сажусь рядом. Шарю в карманах и выуживаю не совсем свежий платок, но какой уже есть. — Перестань корить себя. Я не считаю твое занятие постыдным, а умения бесполезными. Человек, который одним лишь упорством смог собрать столько наград, просто не может быть глупым. Скорее — не приспособленным к жизни. — Утираю ее мокрые от слез щеки и дотрагиваюсь до лба. Она снова горит. — Давай вернемся. У тебя температура.

— Это ваша мама, да?

— Мама.

— Она похожа на мою.

Я вспоминаю внешность ее матери и пытаюсь понять, где же сходство.

— Такая же принципиальная. Цепляется за репутацию, думает о мнении других людей и видит в вас того, кому суждено стать светилом науки. Многие это назовут поддержкой, верой в собственного ребенка, но на самом деле, они пытаются залатать свои неудачи нами. — Вероника проводит пальцем по экрану и открывает сообщения. Я вижу на экране слова, которые задевают даже меня, хотя я давно стал непробиваемым. Это сейчас, когда из моей жизни ушла Аня и ворвалась светловолосая девчонка с умопомрачительным запахом, что-то во мне изменилась. Но всего пару месяцев я был совершенно другим. Прошлый “я” мог бы найти этого старого идиота и свернуть башку за неумение обращаться с собственным ребенком. Однако нынешний считает это дело бесполезным.

Я отбираю у нее телефон и парой ловких движений удаляю сообщение.

— Эй!..

— Не хочу, чтобы ты сидела и перечитывала. Вероника, послушай меня. — Заглядываю ей в глаза и вижу в них пустоту. Еще бы! — Он не стоит твоих слез. Да, это твой отец. В свое время меня тоже задевали слова родителей, но даже если он тебя родил и воспитал, он не имеет права клеймить своего ребенка. Понимаешь меня?