От помощников ожидался более гибкий подход. После того как в начале похода они задавали жару «зеленоруким» и получали репутацию скорых на расправу людей, они начинали медленно выстраивать партнерские отношения между членами команды. Для этого требовалось, чтоб они знали все нужды команды и оставались открыты для общения. Нантакетцы признавали разные роли капитана и его помощников, разный стиль их поведения. Не все помощники обладали качествами, необходимыми капитану. И многие потенциальные капитаны не выдерживали работы помощником. На острове говаривали: «Лучше сохранить хорошего помощника, чем делать из него плохого капитана».

Поведение Полларда и после шквала в Гольфстриме, и после атаки кита ясно показывало: ему не хватало решимости противостоять воле своих младших и менее опытных помощников. Проявляя к ним уважение, он действовал не как капитан, а как старый помощник, описанный нантакетцем Уильямом Мейси: «У него не было сил гнуть свою линию, и порой он сомневался в себе, хотя обычно блестяще проявлял себя в любой критической ситуации. Это стремление к абсолютной уверенности иногда заставляло его колебаться там, где другой действовал бы, не раздумывая. За всю свою карьеру он не раз видел, как “сомнительные” молодые люди поднимаются выше на его плечах».

Владельцы судна рассчитывали, что жесткий, властный капитан будет работать с гибким, легко соглашающимся помощником. Но в 1819 году в Нантакете страшно не хватало рабочих рук, и «Эссекс» получил капитана с характером помощника и помощника с амбициями капитана. Вместо того чтобы принять решение и отдать приказ, Поллард, как это свойственно помощникам, прислушивался к мнению большинства. Это позволило Чейзу – тот всегда был уверен в себе – навязать капитану свою волю. Экипаж «Эссекса» шел навстречу судьбе, которая была предопределена ему не капитаном, а его волевым помощником.

Теперь, когда у них был план, пришло время команде разделиться между вельботами. Так как шлюп Чейза был в самом плачевном состоянии, на нем осталось всего шестеро. Теперь на других лодках было по семь человек в каждой. В начале рейса главным критерием при отборе моряка в экипаж вельбота было его происхождение. После крушения родственные связи приобрели еще большее значение. Нантакетцы стремились держаться своих, друзья хотели оказаться в одной шлюпке. Некоторую роль играл и ранг матросов. Из двадцати потерпевших крушение девятеро были с Нантакета, еще пятеро белых происходили с других островов или с Большой земли, остальные шестеро были чернокожими матросами. Капитан Поллард забрал большую часть нантакетцев – пятеро из семи в его лодке были уроженцами острова. Еще два нантакетца и двое белых с мыса Кейп пошли в лодку к Чейзу. К ним присоединился один черный матрос. Второму помощнику, самому младшему из командиров «Эссекса», Мэтью Джою не досталось ни одного нантакетца. Зато ему отдали четверых черных матросов.

Чувствуя личную ответственность за судьбу юных нантакетцев, попавших на борт «Эссекса», Поллард забрал на свой вельбот и своего восемнадцатилетнего кузена Оуэна Коффина и двух его друзей – Чарльза Рэмсделла и Барзилая Рея. Никерсон, будучи кормовым гребцом на шлюпке Чейза, так и остался на самом утлом из всех суденышек. И все-таки, с точки зрения нантакетца, вельбот Чейза был лучше, чем заполненный чернокожими вельбот Джоя.

Хотя семья Джоя происходила из Нантакета, незадолго до рейса они перебрались в большой китобойный порт на Гудзоне, в Нью-Йорке. Чейз упоминал, что еще задолго до крушения Джой страдал от какой-то неизвестной болезни. Возможно, это был туберкулез. Тяжелобольному и «неполноценному» нантакетцу Джою достались одни «придурки». И если выживание в критической ситуации зависело от сильного, решительного руководства, то экипаж Джоя был сразу же поставлен в самые невыгодные условия. Нантакетцы же сделали все возможное, чтобы в первую очередь позаботиться о своих.

Все двадцать человек все еще оставались под командой капитана Полларда, но каждый понимал, что экипаж отдельной лодки может рассчитывать только на себя и в любой момент они могут остаться в полном одиночестве. На каждую лодку выделили по двести фунтов галет, по шестьдесят пять галлонов воды и по две галапагосских черепахи. Поллард дал каждому офицеру пистолет и немного пороха, а мушкет оставил себе.

В двенадцать тридцать – меньше чем через полчаса после того, как командиры решили устроить совет, – потерпевшие крушение тронулись в путь, воспользовавшись попутным бризом. Их вельботы, оснащенные мачтами и парусами, по словам Никерсона, «поначалу выглядели довольно впечатляюще». Но дух экипажа упал окончательно. Глядя на остающийся позади «Эссекс», они едва не впервые оценили «тонкую нить, на которой подвешены наши жизни».

Всех глубоко тронуло расставание с судном. Даже хладнокровный Чейз не без удивления отметил, «с какой нежностью и сожалением мы смотрели на наш затонувший корабль. Казалось, будто, прощаясь с ним, мы прощались с надеждой». Когда обломки стали почти неразличимы, люди посмотрели друг на друга со страхом, «как будто, – писал Никерсон, – корабль мог защитить нас от ждущей впереди участи».

К четырем часам пополудни «Эссекс» окончательно скрылся из виду. И почти мгновенно улучшилось настроение матросов. Никерсон сам почувствовал, что видение затонувшего судна больше не преследует его. «Мы освободились от прошлого, с которым нас связывал корабль. Приготовившись к худшему, мы уже одержали небольшую победу». Когда все концы были обрублены, им не оставалось ничего другого, кроме как придерживаться принятого плана.

Наступали сумерки, а ветер все усиливался. Он то подбрасывал шлюпки, то бил их в борт. Вельботы «Эссекса», предназначенные для гребли, теперь обзавелись парусами, и матросы все еще не могли понять, как с ними управляться. Роль рулевого устройства играло весло. Этот восемнадцатифутовый рычаг позволял вельботу легко разворачиваться, но с парусной оснасткой весло уже не было таким удобным. Рулевой должен был теперь наваливаться на него всем весом. На этом первом этапе их путешествия лодки были опасно перегружены. Вместо пятисот фунтов обычного инструмента вельботы несли по тысяче фунтов хлеба, воды и черепах. Волны перехлестывали даже через надстроенные борта и окатывали людей с головы до ног. У лодок не было ни шверта, ни «плавников», с которыми было бы легче скользить по воде, и рулевые вынуждены были то вынимать, то вновь опускать весла, когда вельботы подпрыгивали на волнах.

Экипажи лодок были разделены на две вахты. Пока часть моряков пыталась отдохнуть, свернувшись рядом с галапагосскими черепахами на дне лодки или неловко прислонившись к ее бортам, другие смотрели за парусами и вычерпывали воду. Они также пытались следить за другими вельботами. Те порой пропадали из виду, скрытые волнами. В самом начале китобои решили держаться вместе. Если бы у кого-то случилась беда, остальные могли бы помочь. Вместе они поддерживали бы друг друга, не давая отчаяться.

«Без поддержки, – признавал Чейз, – многие слабые духом были бы раздавлены воспоминаниями о катастрофе. И мало кто мог бы с решительностью и самообладанием заглянуть в будущее, не будь рядом товарищеского плеча».