Была и рациональная причина держаться всем вместе: навигационного оборудования не хватило бы на третью шлюпку. И у Полларда, и у Чейза были компас, квадрант и «Навигатор» Боудича. Но Джой остался без ничего. Если бы его лодка потерялась, они были бы обречены.

С наступлением ночи только паруса едва можно было различить в бледном лунном свете. Тьма сгустилась, зато слух моряков обострился. Обшивка вельбота, с досками, набегающими друг на друга, словно черепица крыши, гремела сильнее, чем гладкие борта обычной лодки. И суетливое журчание воды надолго стало постоянным спутником китобоев.

Даже ночью матросам на вельботах удавалось переговариваться друг с другом. Все конечно же говорили о «средствах и перспективах нашего спасения». Было решено, что их лучший шанс – это встреча с другим китобойным судном. «Эссекс» отдрейфовал от Дальних пастбищ миль на триста. Дней через пять они рассчитывали войти в воды, где их шансы встретить китобойное судно были несколько выше.

В отличие от торговых кораблей, китобойные суда всегда внимательно изучали горизонт во всех направлениях, и это тоже увеличивало шансы на спасение. Но необъятные размеры Дальних пастбищ играли против потерпевших крушение. Это была огромная территория, как два Техаса. Гигантский прямоугольник, простирающийся миль на триста к северу и растянутый почти на две тысячи миль с востока на запад. В это время на пастбищах вели промысел, по крайней мере, семь китобойных судов. Но, даже если бы их было четырнадцать, шансы на то, что три вельбота, вытянувшиеся в цепочку и идущие по прямой, будут замечены за эти несколько дней, оставались ничтожными.

Они могли бы задержаться в районе китовых пастбищ и поискать китобойные суда самостоятельно. Но это была бы слишком рискованная затея. Если б они оставались там и продолжили поиски, то их шансы достигнуть берегов Южной Америки и не умереть с голоду уменьшались бы с каждым днем. К тому же потерпевшим крушение пришлось бы преодолевать сильные встречные ветры. Были и другие соображения, побудившие матросов придерживаться первоначального плана. После такого внезапного и необъяснимого нападения люди чувствовали, что должны хоть как-то взять собственную судьбу в свои руки. Если бы их заметило другое китобойное судно, то это, согласно Чейзу, была бы «воля случая, а не наша собственная воля». Тогда как путь к берегам Южной Америки был «в их руках». С точки зрения Чейза, все это имело огромное значение, и никто не должен был «ни на минуту забывать о Божественном провидении, ведущем нас по пути, который мы обозначили себе сами».

У плана было одно жесткое ограничение: они должны были растянуть запасы еды на два месяца. На каждого приходилось по шесть унций галет и по полпинты пресной воды в день. Галета – простой сухарь из самого пресного, замешанного на воде хлеба. Их высушивали так, что грызть можно было, лишь раскрошив и вымочив в воде. Иначе они рисковали сломать себе зубы.

Ежедневный рацион шесть кусков хлеба – около пятисот калорий. Чейз писал, что это составляло едва ли треть от порции, достаточной для пропитания «обычного человека». Современные диетологи говорят, что для человека ростом в пять футов восемь дюймов и весом в 145 фунтов это была бы всего лишь четверть от суточной нормы. Правда, у экипажа «Эссекса» был не только хлеб, но и черепахи. Каждая черепаха была источником свежего мяса, жира и крови. Она могла бы дать четыре с половиной тысячи калорий каждому. Живой запас галет на девять дней. Но даже с учетом черепах матросы все равно сидели на голодном пайке. Если бы им действительно удалось достичь берегов Южной Америки всего за шестьдесят дней, от них осталась бы лишь кожа да кости.

Но очень скоро все поняли, что беспокоиться им стоит не о еде, а о воде. Человеческое тело на 70 процентов состоит из воды. Для поддержания жизни и выведения отходов ему требуется как минимум пинта в день. Моряки с «Эссекса» вынуждены были обходиться половиной этого объема. И если бы вдруг наступила жара, то воды потребовалось бы еще больше.

В эту первую ночь Чейз, Поллард и Джой сами распределили порции еды и воды. Но уже два дня спустя пропавший было аппетит команды возвратился. Запасы хлеба быстро подошли к концу. Всем остро не хватало табака. Китобой постоянно жует табак. На один рейс ему нужно как минимум семьдесят фунтов. И теперь команда «Эссекса» мучилась от никотинового голода. После скудной пищи те, кто не нес вахты, ложились спать. «После бессонных ночей природа, наконец, взяла свое, – вспоминал Чейз, – и сон принял нас в свои объятия». Но, когда его люди впали в забытье без сновидений, Чейз обнаружил, что не может заснуть.

Оставаясь третью ночь подряд на ногах, он все время прокручивал в голове обстоятельства гибели судна. Кит не шел у него из головы: «Ужасающий вид кита и его ярость совершенно поглотили мои мысли». В своих отчаянных попытках объяснить, как миролюбивое существо вдруг обернулось хищником, Чейз изводил себя воспоминаниями – обычная психологическая реакция на внезапно свалившееся бедствие. Вынужденная вновь и вновь переживать полученную травму, жертва находит все новые, скрытые причины случившегося. Несколько лет спустя нечто подобное пережил философ Уильям Джеймс. После землетрясения в Сан-Франциско 1906 года он писал: «Я понимаю теперь, как появились мифологические версии катастроф, и вижу сам, как искусно человек надстраивает свое непосредственное восприятие, призывая на помощь научные знания». На большинство жертв стихийных бедствий такие воспоминания оказывают благотворный эффект. Страдалец постепенно отрешается от того, что могло стать причиной его смерти.

Но некоторые так и не могут избавиться от воспоминаний. Мелвилл, отталкиваясь от воспоминаний Чейза, создал своего капитана Ахава – человека, не покидавшего глубин подсознания, в которых Чейз корчился уже третью ночь. Точно так же, как и Чейз, решивший, что китом «руководила злая воля», Ахав был одержим идеей белого кита, «его жестокою силой, подкрепленной непостижимой злобой».

Поглощенный собственным ужасом, Ахав решил, что единственный способ спастись – найти и убить Моби Дика. «Как иначе может узник выбраться на волю, если не прорвавшись сквозь стены своей темницы? Белый Кит для меня – это стена, воздвигнутая прямо передо мною». Чейз, затерянный на крошечной лодке в тысячах миль от земли, не мог мстить. Ахав боролся с символом своего страха. Чейз и его товарищи просто пытались выжить.

На следующее утро китобои с облегчением увидели, что все три лодки все еще остаются рядом друг с другом. Ветер за день усилился, и им пришлось убрать паруса. На вельботах управляться с парусами было довольно легко, и вскоре после того, как паруса были зарифлены, «никто, – по словам Чейза, – особо не переживал по поводу крепчающего ветра». Но открытый океан был беспощаден. Непрекращающиеся соленые брызги разъедали кожу до болезненных ран, а постоянно подпрыгивающие лодки только усиливали страдания.

В своем сундучке Чейз нашел массу полезных вещей: складной нож, точильный камень, три рыболовных крючка, кусок мыла, смену белья, карандаш и десять листов писчей бумаги. Теперь, несмотря на ужасающие условия, он мог начать своего рода «морской журнал». «Было очень трудно записать хоть что-либо, – вспоминал Чейз, – лодка постоянно прыгала с волны на волну, отовсюду летели брызги».