Для людей из лодки Чейза это был особенно мучительный день. Тем вечером Ричард Петерсон, единственный чернокожий в их экипаже, непрестанно молился и распевал гимны. Никерсон вспоминал, как «слова и песни набожного старика отвлекали нас от бед и приносили высшее утешение». Но и этого хватило ненадолго. К утру двадцать шестого ноября тот осторожный оптимизм, с которого начиналось их путешествие, обернулся черным отчаянием.

Все последние четыре дня небо было затянуто тучами, и матросы не могли производить вычисления по солнцу. Если верить компасу, по которому они вынуждены были выверять свой маршрут, паруса надувал юго-восточный ветер, а значит, они не приближались к побережью Южной Америки, а двигались параллельно ему. Также они знали, что лодки без шверта немного заносило по направлению ветра. Из-за этого их должно было отнести гораздо западнее предполагаемого маршрута. И, несмотря на то что лодки продвинулись далеко на юг, они ничуть не приблизились к цели. Разговоры о том, что им может повезти и они натолкнутся на другое китобойное судно, прекратились. «Мы смотрели в будущее, – писал Чейз, – в крайнем страхе и тревоге. Перспективы, открывавшиеся перед нами, были крайне мрачны и повергали в уныние».

В полдень сильный ветер подутих, и они попытались высушить подпорченный водой хлеб. А потом ветер начал потихоньку меняться на северный. Впервые после крушения «Эссекса» у китобоев появилась возможность плыть прямиком к берегам Южной Америки. Все сразу принялись обсуждать, насколько это сократит их предполагаемое путешествие, если им повезет и ветер не стихнет.

Но радость была недолгой. Восточный ветер вернулся уже на следующий день, и «мечты о быстром возвращении домой мгновенно растаяли». Как будто дразня несчастных, на следующий день ветер снова сменился на юго-восточный, унося их дальше от цели. А потом он стал по-настоящему сильным.

Той ночью они убрали паруса. Они боялись, что теперь «потеряют друг друга в темноте». Чтобы не допустить подобного, экипаж «Юниона», китобойного судна из Нантакета, случайно налетевшего на самку кита в 1807 году, на ночь связывал вельботы. Но это сильно ограничило бы скорость и маневренность. Командиры «Эссекса», преисполненные решимости достичь побережья Южной Америки, не хотели рисковать скоростью. Вместо того чтобы связать лодки, они выстроились в ряд: Чейз – впереди, Поллард – посередине, и Джой – замыкающим. Если они держались друг от друга на расстоянии не больше ста футов, то всегда видели впереди белый парус.

Примерно в одиннадцать часов Чейз прилег поспать на дно своей лодки. Только он задремал, как его разбудил крик одного из матросов. Человек сказал, что откуда-то из темноты до них пытался докричаться капитан Поллард. Чейз сидел и слушал. В вое ветра и шуме волн он услышал, как Поллард выкрикивает имя Джоя, чей вельбот был ближе к нему. Чейз развернулся и направил лодку к двум едва заметным в бушующем ночном море вельботам. Он спросил, что стряслось. Если вспомнить все произошедшее с «Эссексом» всего неделю назад, ответ был похож на плохую шутку. Поллард сказал, что на его лодку напал кит.

На этот раз это был не кашалот, а более мелкая, но более агрессивная косатка. Эти зубатые киты весом в восемь-двенадцать тонн питаются теплокровными животными, убивают дельфинов и тюленей. Они охотятся стаями и нередко нападают на кашалотов. Известны даже случаи, когда касатки таранили и топили парусные яхты.

Поллард сказал, что без всякой причины кит головою ударил лодку в борт и вырвал кусок обшивки. А после просто продолжил играть с ней, ударяя то головой, то хвостом, как кошка играет с мышью. Наигравшись, кит напал снова, расколов нос вельбота. Пока кит кружился вокруг, матросы схватили штоки, натягивавшие концы парусов, и принялись бить кита в бок. Чейз подошел как раз в тот момент, когда им удалось отогнать кита прочь. Лодка Полларда начала тонуть, и он приказал перегрузить провиант в другие лодки. Всю ночь три лодки бок о бок качались на волнах, и, слепо вглядываясь в кромешную тьму, люди видели там воплощения своих страхов.

Всю неделю они сражались со встречным ветром, спасали испорченный водой провиант, заделывали течь. Еще одна атака кита стала последней каплей: «казалось, судьба ожесточенно и непрестанно преследует нас, подвергая все более суровым испытаниям». Взгляды людей блуждали по черной водной глади в ожидании возвращения кита. «Мы боялись, что кит атакует нас снова. Нападет на другую лодку и уничтожит нас». Лишившись судна, служившего им убежищем, охотники стали добычей. На следующее утро они на скорую руку отремонтировали вельбот Полларда, прибив тонкие деревянные полосы по внутренней стороне поврежденного участка. Вельботы снова легли на курс. Теперь их гнал сильный юго-восточный ветер. В тот день матросы в лодке Чейза впервые начали страдать от жажды. Пить хотелось так, что невозможно было думать ни о чем другом. И, несмотря на то что губы были пересушены, люди все говорили и говорили о воде. Причину своих страданий они осознали не сразу.

Накануне они ели хлеб, подмоченный в соленой воде. Хлеб, который они тщательно высушили на солнце, сохранил в себе всю соль. И без того обезвоженные люди лишь подливали масло в огонь своей жажды. Чтобы выводить соль, их почки должны были как-то изыскивать в организме лишнюю воду. Началась гипернатримия. Избыточное количество натрия в организме вызывало мышечные судороги. «Жажда справедливо считается одним из самых тяжких страданий, – писал Чейз. – Ничто не сравнится с безумием жажды». Чейз утверждал, что только тогда, на шестой день их плавания, двадцать восьмого ноября, они узнали, «что такое настоящие страдания».

Даже после того, как они поняли, что все их страдания из-за хлеба, экипаж первого помощника решил не отказываться от подпорченной пищи. Хлеб в самое ближайшее время мог стать совсем несъедобным, а они рассчитывали, что провизии хватит на шестьдесят дней. «Мы решили терпеть муки, пока у нас были силы и выносливость, – писал Чейз, – и надеялись, что станет легче, когда испорченная пища, наконец, закончится».

На следующий день стало ясно, что дни и ночи в открытом океане не пошли вельботам на пользу. Швы расходились, и то и дело нужно было чинить то одну, то другую лодку. Самой пугающей была ситуация на борту у Чейза, но первый помощник не сдавался. С молотком в руке он бросался чинить малейшие повреждения. «Активный и предприимчивый, – вспоминал Никерсон, – первый помощник не давал отстать ни одной доске, забивая гвозди, где только было можно». Эта постоянная суета отвлекала экипаж от того бедственного положения, в котором они находились. Их лодка была в худшем состоянии, но у них был лидер, посвятивший себя ее ремонту и делавший все, что было в его силах.

В то утро рядом вновь появилась стая дельфинов, которая сопровождала путешественников большую часть дня. Нанизав на крючок кусок белой тряпки, матросы, по словам Никерсона, «приложили все усилия, чтоб подманить их поближе к борту». Но дельфины проявили не меньшее упорство и не клюнули на приманку.

К следующему дню голод стал почти так же невыносим, как и жажда. Впервые с тех пор, как они покинули «Эссекс», погода была хорошей, и Чейз предложил «успокоить голодное урчание животов», съев одну черепаху. Все охотно согласились, и в час пополудни Чейз начал разделку. Они опрокинули черепаху на спину. Пока матросы держали ее за лапы, Чейз перерезал ей горло, вскрыв вены и артерии по обе стороны позвоночника. Никерсон писал: «Казалось, все только и ждали, когда же можно будет припасть к крови, побежавшей из шеи принесенного в жертву животного». Пить ее нужно было до того, как она загустеет.