— Да, ваше величество, но…

— Многие из составляющих нынешнее братство пришли извне, начиная с тебя, Рамосе. Пусть мальчик предстанет пред судьями Места Истины.

Далеко глядел Рамсес Великий.

Старый писец почувствовал, что сподобился высокой чести разделить с самодержцем одно из тех редких мгновений, когда видение царя объемлет пределы необозримые, словно бы восходя на высоты, недоступные обычным людям. Давно жил на свете царь, и за долгое время своего земного существования он не единожды рассеивал туман грядущего благодаря своей прозорливости и потому мог избирать новые пути, минуя хоженые тропы.

— Ваше величество полагает, что этому мальчишке…

— Должно предстать пред мастерами, и им непозволительно проявлять легкомыслие при принятии решения. Если он сумеет восторжествовать над превратностями и пройти испытания, то… как знать, быть может, этому молодому человеку предначертаны великие свершения и суждено решать судьбы Места Истины.

— Буду ходатайствовать за него перед Собеком. Пожелаете ли вы осмотреть вашу обитель вечности, владыка?

— Разумеется. Но есть и другая задача: надобно расширить святилище царского ка. Ты позаботишься об этой стройке, тебе решать, когда приступать к работам и как их осуществлять.

Рамосе почувствовал себя облагодетельствованным.

— Это великое счастье для селения! Мы выберем должный день и час вместе с мудрой ведуньей.

Рамсесу вспомнилось, как в юности он тоже услышал зов. Как же хотелось ему прожить свою жизнь среди этих людей, мысль которых преображается в светоносные творения, но Сети, отец, избрал его своим наследником. И он должен был удерживать Египет на пути Маат и хранить связь земли с небесами. Ни единого дня не сумел он похитить у своего долга, у своих обязанностей. И очень хорошо, что стало так, а не иначе.

Собек повозился с запорами. Потом посильнее толкнул дверь тесной каморки:

— Чего расшумелся?

— Да вот стену хочу пробить — наскучило мне в темнице. Но у меня только кулаки, да и вы помешали, — отвечал Жар.

Ничего, кроме кулаков, но молодой человек успел уже заметно повредить крепкую кирпичную кладку.

— Не уймешься — в цепи велю заковать!

— Почему вы держите меня в темнице? Я же все приволок. Все, что надо показывать перед воротами.

— Хочешь сказать, что лучше меня законы знаешь?

— Если речь идет только о моем случае, то да.

Собек потрогал рубец под левым глазом — век не забыть этот бой не на жизнь, а на смерть. В нубийской саванне на него накинулся леопард.

— Нарываешься, парнишка. И мне это начинает надоедать. Гляди, лично займусь твоим делом. И уж навсегда отобью у тебя всякую охоту разевать пасть на стражу. Кончай препираться!

Жар скривился.

Вытесан он был, пожалуй, помощнее. Зато Собек был немного выше и крупнее. Но главное, в правой руке страж держал здоровенную палку — палицу.

В темницу ворвался запыхавшийся стражник:

— Начальник! Требуют! Вас! Лично! Срочно!

— Мне некогда.

— Насчет узника.

Что-то в голосе подчиненного заставило Собека прислушаться к его словам. И он грохнул дверью каморки, оставив Жара взаперти.

Жар задумался: как, интересно, этот живодер орудует своим жезлом? Если он, замахнувшись, задерет палку кверху, Жар сможет схватить его повыше локтя и испытать головой его грудь на прочность. Ага, как же, будет он тебе, как простоватый малолетка, махаться, этот Собек: он обученный. Ладно, пускай Жару тяжко придется и пускай даже верх возьмет не он, но все равно и тот целехоньким из передряги не выйдет. Жар бросит в бой все свои силы.

Опять загремела дверь.

— Выходи, — велел Собек, поигрывая палицей.

— Хотите огреть меня по спине?

— Может, я бы и не против. Только приказ у меня. Страж отведет тебя к главным вратам селения.

Жар выпятил грудь колесом:

— Есть еще закон в Египте.

— Выходи давай. Не выводи меня из себя!

— Коль свидимся еще раз, Собек, то уж тогда уладим наши разногласия по-мужски. Один на один.

— Выметайся!

— А я сюда не с пустыми руками пришел.

Стиснув зубы, Собек вернул Жару кожаный мешок, футляр для папируса, надежно перевязанную охапку ровных поленьев и складной стул, сколоченный учеником столяра. Навьюченный драгоценным грузом, этот самый ученик покидал укрепление, высоко подняв голову, словно победоносный завоеватель, вступающий во главе своих полчищ в покоренную страну.

Нубиец, сопровождавший Жара, был молодцеватым весельчаком, бодрый такой крепыш. Но и он рядом со своим спутником выглядел тщедушным.

— Ты бы поберег свою задницу, — посоветовал он Жару. — Не подставляй ее Собеку почем зря. Он зла не забывает. И случая попомнить обиду не упустит.

— Пусть лучше за свою трясется… Если что, так я тоже спуску никому не дам.

— Он — начальник местной стражи!

— Мужик ты или нет — вот что считается. Дело не в чинах да званиях. Вздумает требовать с меня должок, так свое от меня получит.

Страж махнул рукой и перестал увещевать упрямца, который, видя, что цель все ближе, расходился все пуще.

На этот раз охранник, а не охраняемый должен будет остановиться у входа в запретное селение.

Что такое стряслось, почему дела обернулись совсем по-другому, Жар, понятно, не знал, да и какая ему была разница? Ему судей пересилить надо, чтобы поверили, что он услышал зов. И уж тогда все ворота перед ним отворятся.

Солнце щедро обливало землю жарким сиянием, придавая пыла и без того резвому молодому человеку, которого не устрашило бы и самое беспощадное лето. То, что селение мастеровых обустроилось в пустыне, на самом солнцепеке, было, на его вкус, дополнительным преимуществом. Что называется, приварок сверху.

— Я останусь здесь, — сказал стражник. — Дальше пойдешь один.

Кто бы спорил. Широкой поступью, но без суетливости он перемахнул пустырь между пятым, и последним, укреплением и межой деревни.

Утро спешило превратиться в день, а прохлада, очень относительная впрочем, преображалась в зной, и мастерские пустели: помощники неспешно плелись под большой навес, чтобы пополдничать в тенечке. Бездельники эти, разумеется, уставились на стремительно шагающего юношу.

Страж у главных врат вытянулся во весь рост и перегородил дорогу:

— Куда разогнался?

— Имя мое — Жар, я желаю войти в Место Истины и имею при себе все требуемое.

— Ты уверен?

— У меня все как положено.

— Соврал — пеняй на себя. На твоем месте я бы не искушал судьбу, а повернулся бы — и ходу. Туда, откуда пришел.