Когда я проснулся, то еще долго пребывал в полной уверенности, что это был не сон. Тем более, что я нисколько не чувствовал себя выспавшимся, скорее наоборот – только сейчас дополз до кровати после тяжелого дня. В окно я увидел, что занимается день, но не такой солнечный, как в первый раз, его можно было легко спутать с вечером. Я все еще раздумывал над привидевшимся во сне, когда в дверь настойчиво забарабанили. Кому-то приспичило свою рожу показать! Отворив дверь, я увидел генерала, но уже другого – обваренного. Его лишенная человеческих черт харя приукрасилась свежими волдырями, в основном кроваво-красными; создавалось впечатление, что он занимается их наращиванием как своим любимым хобби. Я до сих пор не мог привыкнуть к этому надругательству над человеческой природой и потому поспешно отвернулся.

– Господин Верховный Главнокомандующий, – послышался его задыхающийся сип, – мы явились, чтобы поддержать Вас в Ваших трудах, поэтому ровно без десяти двенадцать будьте готовы.

«Труселя лучше свои поддержи, чтоб не упали», – посоветовал я ему в мыслях, ничего не сказав вслух. Но в этот момент остатки сна покинули меня, и я почувствовал, как на глазах принимаю жалкий вид. Вся эта сцена встречи и возобновившейся любви только приснилась мне, но засела в груди глубоко, как нож, загнанный с рукоятью! Нет, так не годится, так больше продолжаться не может, не под каким видом я не допущу этого! Я прямо сейчас направляю стопы к демоническому гуманоиду и пусть он только осмелится отпираться! Слишком расстроенный для аристократической чистоплотности пролетел я мимо носителя ожогов, чуть не сбив его с ног и бросился, как ошалелый, в коридор, но на пути у меня вырос псориазник, который никак не мог взять в толк, куда я так подхватился. Я попытался было и его отодвинуть в сторону самым нетерпеливым движением, но он поймал меня за руку и потребовал более аргументированного ответа. В стороне стояли остальные два его соратника, точнее – один стоял, воюя со своими червями, лезшими из него отовсюду, второй кучей ошметков распластался на какой-то каталке.

– У меня безотлагательный визит к тебе известному клоуну, приказываю тебе не препятствовать, – объяснил я первыми попавшимися словами, вызвавшими у него очередное стискивание зубов, мотание головой и зашифрованную брань. «Зашептал… Зашептал, подлюка», – думал я, беснуясь ничуть не меньше него. От волнения я ломанулся не в том направлении, вернулся назад, некоторое время кружил на месте, тыркаясь во все двери, и, поняв наконец, что без Презирающих мне не обойтись, в отчаянии позвал их на помощь. В зал они ввели меня, можно сказать, под руки, сам я был похож на загнанную лошадь и был встречен гундосым возгласом:

– Ну-ну, подтянутость просто образцово-показательная! Ты себя в зеркало видел? Солдатам моча в голову стукнет от страха за твое здоровье, если выйдешь к ним в таком состоянии! Ты что себе позволяешь, полководец?

Я открыл рот, но слова не звучали. Стоявший справа от меня псориазник хлопнул меня по спине; они с демоном быстро, украдкой переглянулись.

– Признайся, – забормотал я сдавленным голосом, – то, что ночью сегодня… Твоя работа?

Демон сомкнул свои восемь пальцев; он не привык отчитываться в своих действиях, не снизойдет до этого и сейчас.

– Твоя зацикленность – это что-то уникальное. Ну сколько можно об одном и том же канючить, хоть чувство собственного достоинства поимей для разнообразия, в конце-то концов! Ты потерпел фиаско в сексе и теперь тебе понадобилось понятие любви, чтобы реабилитироваться, чтобы облагородить свой комплекс неполноценности! Скажи, что ты еще собрался с нею делать, ты, гордившийся в свое время, что твоей первой женщиной была проститутка? Нешто ты не понял за эти сроки, как мало для твоей любви значило бы обладание своим объектом, если бы это действительно была любовь, выражаясь твоим языком? Или, может, ты хочешь сделать из нее свиноматку, жрицу Рода?… А если нет – что ты еще хочешь от нее? Тебе есть, что сказать ей? Не смеши мои подметки! Между прочим, он для того и придумал акт совокупления, – при этих словах его указательный палец устремился вниз, – чтобы его выродков не стошнило от несовместимости друг с другом, чтобы им было, чем заглушить чувство гадливости, наступающее при внимательном изучении чужой личности! В противном случае, межполовая вражда носила бы абсолютно тот же характер, что и противостояние внутри одного пола (имеющее целью не только устранение конкуренции)! Усвой уже это и хватит детский сад разводить! Хватит им уподобляться! Разве ты не задумывался, как у существ, состоящих в половых отношениях, еще хватает бесстыдства и бесчувственности общаться, беседовать, трудиться, решать какие-то вопросы совместно? Конечно, задумывался, но не вынес из этих раздумий ничего, потому и носишься как с писаной торбой со своей нерастраченной нежностью. Им-то этого не понять, но ты обязан признаться себе как на духу – вы убили в себе людей, ваши отношения больше не человеческие, после того, что вы сделали, самым честным для вас было бы – навсегда потерять друг друга, слышишь, потерять?! Не опускайся еще ниже их, тех, кто, боясь встречи со смертью, бросается в тенета похоти, а когда вопиет: «Дайте мне смерть!», – между строк скрывает: «Избавьте меня от обреченности потакать похоти!»

– Весьма трогательная забота о моем половом воспитании, – вымолвил я с усилием, – но я позволю себе немного уйти от темы: скажи, можешь исполнить одно мое желание? Не то, по поводу которого ты только что распинался, а совсем новое?…

– Я тебе что – старик Хоттабыч? – наконец-то он выставил глазища, – впрочем, говори.

– Я бы очень хотел перестать видеть сны… Вообще, потерять потребность во сне, как и в еде и во всем прочем… Все это мне очень тяжко, особенно сейчас.

– Знаю, о каком «прочем» ты говоришь, – он и не думал скрывать насмешки, – согласен, нынче для этого время неурожайное. Это устроить – дело плевое. И сообщу тебе нечто большее: я даже готов дать согласие подумать над разрешением твоих лирических тягот, но не ранее, чем по выполнении одного условия… Эх, люблю я этот взгляд удава на кролика!.. Полагаю, генералы уже поведали тебе о наличии одного региона, имеющего для нас первейшее значение, того, что зовется державой парфян? Так вот, пусть она станет для тебя твоим Ханааном: покоришь ее, разнесешь парфян – подумаем вместе над твоим вопросом. А насчет сна, я тебе с самого начала разжевывал все, но только сейчас ты изволил вытащить бананы из ушей, когда почувствовал, как все-таки неприятно наблюдать процесс дефекации своего подсознания каждую ночь! Словом, вперед! Все в твоих руках.

Уходя от него в сопровождении генералов настолько же возбужденным, насколько безынициативным ввалился к нему за считанные минуты до этого, я все пытался разгадать, чем же ему так не удружили пресловутые парфяне, и нет ли в этой намечающейся сделке какой-нибудь подлянки. Разойдясь, я стал даже приставать к псориазнику с выяснением, каковы наши шансы выиграть войну против Парфии, на что тот монотонно бухтел:

– Непосредственно сейчас для нас тактически нецелесообразно затевать эту кампанию. Она требует солидных приготовлений.

– Которые заключаются?…

– Прежде всего, в установлении морской блокады! Во-вторых, необходимо перекрыть каналы поставки вооружения и продовольствия из стран-сателлитов! В-третьих, внедрить наших агентов в их инфраструктуру! И еще много чего; я перечислил тебе только то, что ты еще более-менее способен понять. Пока что закатай губу, на ближайшие две недели у нас другие приоритеты.