На свет появилась девочка, которую назвали Надей.

– Ну, что-то вы без фантазии, – морщились близкие. – Надь сейчас каждая пятая. Могли б пооригинальней что-нибудь.

– Наденька, – отвечали Седых. – Она наша Надежда.

Сергей в те недели часто бывал у них. Стоял перед кроваткой, смотрел на младенца. Надя постоянно шевелила ногами и руками, словно делала какие-то гимнастические упражнения. Это было странно и страшновато.

– А что она так? – однажды спросил. – На ушу похоже.

– Мышцы разрабатывает, – ответил Славка и понизил голос: – Юля раньше времени ведь… на два месяца почти… кесарево пришлось делать.

Когда девочка пыталась смотреть на что-нибудь, зрачки у неё расползались в разные стороны. От этого тоже становилось не по себе, но тут Сергей знал: у новорождённых часто расфокусированный взгляд.

– Что, Сергунь, – говорила Юлька, – завидно? Давай тоже делай своих. Пора.

– Надо бы, – соглашался он, – надо…

А в душе уверенности не было – там была тишина. Или вообще пустота. И тогда, перед кроваткой, Сергей, кажется, впервые не понял ещё, а почувствовал, что, видимо, проскочил в своих экспедициях какую-то важную точку, необходимую зацепку, спасительный крючок.

«Да нет, что, – пытался возражать, – для мужика тридцать пять – это фигня. Пусть не всё впереди, но очень многое. Очень».

Вернулся в городок под названием Заводоуковск, где тогда работал, и стал подумывать о женитьбе. На примете здесь были две женщины. Не учительницы, слава богу. С одной отношения сложились отличные, на другую поглядывал. Хотя той влюблённости, что разгоралась раньше, не ощущал. И не мог сказать себе: вот с этой или с этой я буду счастлив всю жизнь. Нет, скорее всего, через два-три года снова потянет отсюда, и жена не удержит. И, наверное, даже ребёнок.

После уроков уходил к железнодорожной станции, садился на скамейку, смотрел на пролетающие по Транссибу поезда с табличками на вагонах «Омск – Москва», «Москва – Тюмень», «Абакан – Москва», «Москва – Владивосток», и тоска сжимала нутро всё сильней и сильней. Огромная страна, непомерные расстояния, миллионы людей, а ему суждено побывать лишь в нескольких точках, узнать от силы тысячу-другую человек, из которых память удержит разве что две-три сотни…

Этот учебный год дался ему тяжело. Несколько раз приезжал на родину, был особенно нежен с мамой, которая скучала одна и заметно старела, подолгу сидел у Седых, качал на руках Надю. Та уже научилась гулюкать и впервые засмеялась от шутки Сергея.

– Ух ты-ы! – поразилась Юлька. – Да ты волшебник… Надюш, дядя Серёжа волшебник?

И та, будто отвечая, ухватила Сергея за щёку, потрепала…

В юности он был уверен: сейчас время летит, а потом, с годами, станет замедляться, дни растянутся, будет когда почитать толстые сложные книги, подумать, ответить на скопившиеся в душе вопросы. Сейчас, пока молодой, нужно скорее жить, потом же – анализировать прожитое.

Оказалось, не так. Скорость всё увеличивалась, как-то раскручивалась, и, даже сидя часами на стуле, не двигаясь, Сергей ощущал её, эту скорость. Ощущал физически: вот он замер, а на самом деле несётся вперёд. И вокруг всё несётся вместе с ним, сидящим на стуле, и в голове тоже. Мысли не то чтобы путаются, мельтешат – это было бы понятно и объяснимо, – нет, они мчатся так же ровно, гладко, словно автомобиль по прямой, без кочек и выбоин на дороге… Впрочем, и мыслями это было сложно назвать: начиналось с какой-нибудь конкретной проблемы или воспоминания, а через несколько минут оставалось лишь ощущение скорости под черепом. Не тяжёлой, без давления и боли, а наоборот, приятной такой скорости, стирающей детали, мелочи, нюансы…

С мамой Сергей созванивался часто, узнавал о здоровье, говорил тёплые, ласковые слова, терпеливо выслушивал её советы, какие мамы обычно дают сыновьям-подросткам… Он был её единственным ребёнком, с отцом они разошлись, когда Сергею исполнилось двенадцать, – он запомнил, что из счастливой пары мама и папа вдруг стали врагами, несколько раз без крика, но очень зло поругались, папа собрал чемодан, с которым они прошлым летом ездили на море, и ушёл. Навсегда. Присылал денежные переводы, но сам больше никогда не появлялся.

Сергей спрашивал и тогда, и немного повзрослев, почему так случилось, мама пожимала плечами: «Устали друг от друга». Он не верил. «У папы другая женщина появилась, поэтому?» Мама возмущалась: «Нет! Не было у него никого. Просто устали. Бывает так – устали. И всё».

Добравшись до пятидесяти пяти лет, мама не стала держаться за работу – сразу вышла на пенсию. И вскоре, во время очередного телефонного разговора, спросила:

– Я тут решила квартирантку взять, студентку, мне рекомендовали. Ты не против? Ты и так почти не бываешь…

Сергей подавился от возмущения – ответить, даже продохнуть не мог. Как это, в его комнату чужого человека, а он… Но, пока восстанавливал дыхание, решил согласиться:

– Хорошо, поселяй. У меня здесь, кажется, всё прочно. – Он тогда работал уже не в Заводоуковске, а ещё дальше от дома, в Тобольске, город ему нравился, но насчёт прочности сочинил, для мамы. – Поселяй, конечно, не так скучно будет.

– Да? Ну спасибо, сынок. – Мама то ли обрадовалась, то ли оскорбилась его согласию – по голосу невозможно было понять.

Наверняка, как он догадался потом, заговорила о квартирантке, чтобы сын понял: ей невмоготу одной, пора ему возвращаться, укореняться дома, заводить семью. А он – хорошо, поселяй.

Она и поселила.

Квартира у них была удобная. Двухкомнатка хоть и в хрущёвке, но не малогабаритная. Довольно большая прихожая, прямо – кухня, тоже не пятачок, а скорее столовая, чем собственно кухня, – там умещался большой стол человек на шесть. Налево и направо от прихожей – две комнаты одного размера, метров по пятнадцать квадратных. При желании можно не встречаться сутками, что иногда и бывало, когда мама чувствовала, что своим вниманием Сергею она слишком уж досаждает.

И вот теперь, по крайней мере на некоторое время, он лишился родного жилья. С музыкальным центром, дисками, книгами, вроде как бесполезными, но необходимыми безделушками типа коллекции игрушечных индейцев на полке…

«Это правильно, правильно, – убеждал себя. – Мама правильно решила. Надо определяться, взрослеть».

Убеждал и одновременно усмехался таким словам: как-то незаметно, не успев по-настоящему повзрослеть, он стал стареть. Сам чувствовал себя стареющим. И опыта особого не набрался…

Почти весь отпускной июль просидел в Тобольске. Свободное время старался употребить на посещение музеев, кремля, изучение истории города. Начал писать очерк о Марии Хлоповой, выбранной в жёны первым царём из Романовых Михаилом Фёдоровичем, а потом, под давлением матери, которая Марию невзлюбила, отправленной сюда, в Тобольск, с формулировкой «к царской радости непрочна».

Судьба девушки увлекла, тем более, как стало ясно Сергею во время сбора материалов, царь её по-настоящему любил и пытался позднее всё же на ней жениться… Но – не сел за компьютер один раз, другой и вскоре очерк забросил.