При расчёте времени, необходимого для того, чтобы догнать Брауна и остальную группу, Мэллори намного ошибся. Прошло больше часа, а он всё не мог напасть на след своих товарищей. С двумя пудами на спине не очень-то поспешишь. Не только он был повинен в задержке. Оправившись от неожиданного открытия, немцы снова принялись осматривать поверхность утёса, действуя дотошно и медленно. Мэллори опасался, что кто-нибудь из солдат вздумает спуститься по раструбу вниз. Отверстия от крючьев тотчас бы выдали присутствие диверсионного отряда. Но никому из немцев мысль эта и в голову не пришла. Они, видно, решили, что часовой сорвался и разбился насмерть. После бесплодных поисков солдаты о чём-то долго совещались, но тем дело и закончилось. Поставив нового дозорного, немцы собрали свою поклажу и двинулись вдоль утёса.

Что-то уж очень быстро оторвались от него друзья. Правда, рельеф местности улучшился. Метров через пятьдесят рассыпанные у подножия склона валуны стали попадаться гораздо реже, сменившись щебенистой осыпью и влажно блестевшей галькой.

Может, он с ними разминулся? Вряд ли. Сквозь пелену смешанного с градом дождя заметен был голый склон, но никого на нём не было видно. Кроме того, Андреа не станет останавливаться, пока не отыщет хотя бы сносное укрытие, а здесь, на каменистых отрогах, нет ничего, и отдалённо похожего на убежище.

На друзей и их укрытие Мэллори наткнулся совершенно случайно. Он перелезал через узкую длинную гряду, как вдруг откуда-то снизу услышал гул голосов и заметил тусклое пятно фонаря, пробивавшегося сквозь ткань брезента, который свешивался с карниза над нишей у его ног.

Почувствовав на своём плече чью-то руку, Миллер вздрогнул всем телом и круто обернулся. Увидев капитана, он сунул пистолет снова в карман и опёрся спиной о скалу.

— Полегче с оружием! — произнёс Мэллори, снимая с натруженных плеч лямки, и удивлённо посмотрел на улыбающегося грека. — Что за веселье?

— Сию минуту я объяснял одному нашему другу, — снова усмехнулся Андреа, — что он узнает, что ты рядом, лишь когда коснёшься его плеча. А он, по-моему, не поверил.

— Хотя бы кашлянул или как-то ещё предупредил, — опрдывался Миллер. — Нервы у меня ни к чёрту, шеф. Совсем не то, что двое суток назад.

Недоверчиво посмотрев на капрала, Мэллори хотел ему ответить, но осёкся, увидев бледное как пергамент лицо Стивенса с рюкзаком под головой, обмотанной бинтом. Юноша пристально смотрел на капитана.

— Наконец-то оклемался, — улыбнулся Мэллори, глядя в бескровное, как у мертвеца, лицо. Стивенс в ответ раздвинул в улыбке бледные губы. — Как себя чувствуешь, Энди?

— Ничего, сэр. Нет, правда. — В тёмных глазах юноши застыло страдание. Скользнув рассеянным взглядом по забинтованной ноге, лейтенант вновь поднял глаза. — Очень виноват, что так вышло, сэр, — растерянно произнёс юноша. Как глупо получилось, чёрт побери.

— Это была не глупость, — медленно, с расстановкой произнёс капитан. — Преступная халатность. — Мэллори понимал, что на него смотрят все, но его заботил один Стивенс. — Пеступная непростительная халатность, — продолжал он ровным голосом. — И преступник этот — я. Я предполагал, что ты потерял много крови ещё в лодке, но не знал, что у тебя на лбу такая рана. А знать следовало. — Криво усмехнувшись, новозеландец продолжал:

— Послушал бы ты, что мне наговорили эти два недисциплинированных типа, когда мы поднялись на скалу… И они были правы. В таком состоянии тебя нельзя было оставлять внизу одного. Я, видно, рехнулся. — Мэллори вновь усмехнулся. — Надо было поднять тебя, как куль с углём, по примеру Миллера и Брауна, этого неустрашимого дуэта альпинистов… Не могу понять, как ты сумел подняться. Да ты и сам не знаешь, я в этом уверен. — Подавшись вперёд, Мэллори коснулся здорового колена юноши. — Прости, Энди, честное слово, я не представлял себе, что тебе так досталось.

Стивенс смутился и в то же время обрадовался, бледные щёки его окрасились румянцем.

— Не надо, сэр, — умоляюще произнёс он. — Так уж получилось. — Он умолк, пронизанный нестерпимой болью в изувеченной ноге. — Похвалы я не заслуживаю, — продолжал он спокойно. — Вряд ли я помню, как поднимался.

Удивлённо выгнув брови, Мэллори смотрел на юношу, не перебивая его.

— Я перепугался до смерти, — признался Стивенс, не удивляясь своим словам, которые прежде ни за что не осмелился бы произнести. — Никогда ещё за всю свою жизнь я не испытывал такого страха.

Качая головой, Мэллори поскрёб щетинистый подбородок.

По-видимому, он был действительно изумлён. Посмотрев на Стивенса, он лукаво улыбнулся.

— Оказывается, ты ещё новичок в этих играх, Энди. — Капитан снова улыбнулся. — Ты думаешь, я смеялся и распевал песни, поднимаясь по скале? Думаешь, я не испытывал страха? — Закурив сигарету, новозеландец посмотрел сквозь клубы дыма на юношу. — Страх — это не то слово. Я цепенел от ужаса. Да и Андреа тоже. Мы повидали всякого, поэтому не могли не бояться.

— Андреа? — засмеялся Стивенс, но тут же вскрикнул от боли в ноге. Мэллори решил было, что тот потерял сознание, но юноша продолжал хриплым голосом. — Андреа! — прошептал он. — Не может быть.

— Андреа действительно испытывал страх, — ласково проговорил рослый грек. — Андреа и сейчас испытывает страх. Андреа всегда испытывает чувство страха. Потому-то я и цел. Он посмотрел на свои большие руки. — Потому-то столько людей погибло. Они не испытывали чувства страха. Не боялись того, чего следует постоянно бояться, забывали, что следует остерегаться, быть начеку. Андреа же боялся всего и ничего не упускал из виду. Вот и вся разгадка.

Посмотрев на юношу, грек улыбнулся.

— На свете не бывает ни храбрецов, ни трусов, сынок. Храбрецы все. Для того чтобы родиться, прожить жизнь и умереть, нужно быть храбрецом. Мы все храбрецы, и все мы боимся. Человек, который слывёт смельчаком, тоже храбр и испытывает страх, как и любой из нас. Только он храбр на пять минут больше. Иногда на десять или двадцать или столько, сколько требуется больному, истекающему кровью, испуганному мальчишке, чтобы совершить восхождение на скалу.

Стивенс молчал, потупив взор. Никогда ещё он не был так счастлив, не испытывал такого внутреннего удовлетворения. Он давно понял, что таких людей, как Андреа и Мэллори, не проведёшь, однако он не знал, что друзья не придадут никакого значения тому, что он боится. Стивенс хотел что-то ответить, но не находил слов. Ко всему, он смертельно устал. В глубине души он верил, что Андреа говорит правду, но не всю правду. Юноша был слишком измучен, чтобы разобраться, в чём же дело. Миллер громко прокашлялся.

— Хватит трепаться, лейтенант, — произнёс он решительно. — Ложись, тебе надо поспать.

Стивенс изумлённо посмотрел на американца, потом перевёл взгляд на Мэллори.

— Делай, что велено, — улыбнулся тот. — Слушай своего хирурга и врача-консультанта. Это он наложил тебе на ногу шину.

— Неужели? Я и не знал. Спасибо, Дасти. Пришлось вам… нелегко со мной?