Боишься меня или… моего осуждения?

Ладка резко останавливается и переводит воинственный взгляд на меня. Прижимает ребёнка к груди, как будто я собираюсь его отнять.

– А не пошёл бы ты, Данилевский! Со своим осуждением!

– Ну вот. Так лучше. А вообще… он забавный, – улыбаюсь и глажу пацана по голове. – Жалко, что… Неважно. Если честно, я бы никогда не смог полюбить чужого ребёнка… Как-то это… Не для меня.

«Идиот! Для чего я говорю ей этот бред?»

– А тебе и не придётся, Руслан, – дрогнувшим голосом протягивает Лада. – Сомневаюсь, что ты и… своего полюбишь. Тебе не придется долго нас терпеть. Дожмем Зою Федорову и… я в этот же день подам на развод.

– Извини, я погорячился. Не знаю, для чего сказал это. Наверное, чтобы полюбить чужого ребёнка, надо быть без ума от его матери. Так говорят? Бред, Ладка… Прости за этот разговор. – Качаю головой. Не понимаю, что на меня так действует – трогательная картина хрупкой матери с младенцем или собственные чувства к девчонке? А, возможно, страх перед ответственностью, свалившейся на меня? Как бы Лада ни отгораживалась, мы теперь женаты… И я отвечаю за ее мальчика.

– Дай мне его, Лад. Мне надо… для комиссии. – Почти по слогам объясняю я. – Чтобы выглядело достоверно.

– Зачем? – шелестит она, крепче прижимая мальчонку к груди. – Не надо, Рус. Ребенок – это ведь… не щенок. Поиграл и забыл. Не хочу, чтобы Левушка к тебе привыкал. Ты потом… Мы скоро разведемся. – У нее даже губы белеют.

Нутро обдает холодом от ее слов. В них неприкрытая боль. В глазах – тоже боль… Обжигающая, как лава, беспощадная… Ладка смотрит так, словно я виноват в ее бедах. Я сто раз считал – мальчишка не может быть моим сыном… Хотя… В выражении личика есть что-то мое… И цвет глаз карий, а у Лады они синие, как ручей.

– Не бойся, дай мне ребёнка.

Он пахнет молоком и медом. Не сдерживаюсь – припадаю к макушке Левы и вдыхаю аромат. Он сучит ножками и удивленно на меня смотрит. Крепкий, длинненький. Будет высоким парнем.

– Привет, малыш. – Трогаю пацана за пухлую щеку и перевожу на Ладу взгляд: в ее глазах стоят слезы…

Глава 28

Лада.

– Я могу вернуться к тебе после обеда? Мне надо бабушке помочь. Она… Неважно. – Произношу, когда мы выходим из детского дома. Калитка хрипло скрипит. Мы уже на улице – в другой реальности, а перед моими глазами до сих пор стоит умилительная картинка: Руслан кружит над головой Леву, играя в популярную среди отцов игру «самолетик», а потом укачивает… Сынок так и засыпает, прижавшись к груди того, кто еще не знает о сыне… Я ведь хотела ему сказать… Набрать в легкие побольше воздуха и выпалить: «Рус, Левушка твой сын. Что хочешь обо мне думай, но это так». Наверное, он побежал бы в лабораторию, чтобы удостовериться в моих словах. Куда же без теста ДНК! Ведь «чужого ребенка нельзя полюбить», «нужно быть без ума от его матери». Тогда, зачем? Чтобы у него по щелчку пальцев проснулись отцовские чувства? Глупость. Я смотрела на них сквозь пелену слез и гадала, почувствует ли Руслан что-то? Увидит в Левушке своего сына? Но он лишь положил спящего мальчика в коляску и, цокнув языком, добавил: «Все будет хорошо, Ладка. Ты вернешь сына и встретишь хорошего человека. Ты еще будешь счастлива». Очевидно, он имел в виду того, «кто будет от меня без ума» настолько, чтобы принять моего ребёнка.

В моем сердце вмиг поселился мрак. Черный, липкий, холодный… Кажется, у меня даже губы побелели, а глаза ввалились. Я тогда прошептала: «Мне никто не нужен. Только сын. Он станет моим единственным в жизни мужчиной». Что я могла сказать? Вцепиться в футболку Руса и требовать, требовать… Алиментов, помощи, всех благ от семьи Данилевских? Я даже знаю, что на все это скажет бабуля. Она нахмурится, сомкнет губы в тонкую напряженную линию, покачает головой, а потом вымолвит: «Гордячка, глупышка, графиня». А потом добавит свое коронное: «Кровь не вода».

Я боюсь – вот еще одна причина моего молчания. Вдруг родители Руса отнимут мальчика, посчитав меня горе-мамашей? Или затаскают по лабораториям? Я не хочу еще одного унижения… Не желаю что-то доказывать, просить, предъявлять права. Они еще о нашем браке не знают… Уверена, что это маленькое происшествие Руслан скрыл.

– Приехали, – Рус вырывает меня из задумчивости. – Все хорошо? Ты какая-то бледная. – Его горячая сухая кисть сжимается на моем запястье.

Да, бледная – сквозь меня просвечивается пустота… Мы смотрим друг на друга долгую минуту. В одном бабуля права – я глупышка, надумавшая себе черт те что. Глупышка, верящая в любовь и снова вязнущая в ее сетях, как маленький комарик.

– Просто устала. – Выдавливаю я и тянусь дрожащими пальцами к ручке.

– Приезжай, пожалуйста. Я буду ждать. – Бросает Рус на прощание.

Бабуля собирает вещи. Посередине комнаты лежит разобранный чемодан, а на нем покоится красная широкополая шляпа. Куда моя модница собирается в ней ходить? Смотрюсь в зеркало и натужно улыбаюсь своему отражению – не хочу, чтобы бабуля уезжала с тяжелым сердцем. К нашему удивлению, реабилитационный центр предоставил трансфер – комфортабельную «газель», приспособленную для инвалидов. Так что поедет моя бабуля к месту лечения, как белый человек.

– Привет, родная. – Обнимаю ее и нервно сглатываю. «Потерпи, Ладка. Потом поплачешь. А вечером наешься мороженого. Или сходишь с Маргошей в кино…».

– Как там мой внучок? – взволнованно спрашивает она. – Отец-то видел… сыночка?

– Видел. Сказал, что никогда не сможет полюбить чужого ребёнка. – Хрипло выдыхаю я.

– Зараза такая. – Сетует бабуля. – Полюбить он не сможет… Ну и не нужна нам его любовь.

– То есть ты не будешь говорить мне, что я дурёха, гордячка и графиня? – округляю глаза.

– Не буду, хотя это так. – Улыбается она, опершись на костыли. – Не ожидала я, Ладка… Думала, что он влюбился в тебя без памяти, а он… Молчи пока. Скажешь, когда вернешь права на мальчонку. Мало ли что его родители выкинут? Помоги-ка мне документы достать с антресоли. Сама побоялась лезть.

Я благодарно киваю, удивившись проявленному бабулей пониманию. Ставлю стремянку возле старинного дубового шкафа и лезу наверх. Снимаю с антресоли картонную коробку и случайно роняю наше с папулей совместное фото, сделанное незадолго до его смерти.

– Ты там не упала? – кричит бабуля. – Рентгеновские снимки в серой папке, там же заключения нейрохирурга и кардиолога.

– Уже несу. – Кричу в ответ.

Хватаю расколовшуюся рамку и обнаруживаю под фотографией письмо…