Леся попробовала с Сергеем спуститься под воду. Было страшно и красиво. Как будто она оказалась внутри огромного калейдоскопа, в котором стекляшки создают мерцающие витражи, каждый раз разные и зыбкие. Но страшно ей было больше. А вдруг воздух кончится? Или лямка лопнет и маска соскочит? И гнетущая тишина, как будто она оглохла. Наверное, со временем страх отпустит, привыкнешь к тишине, поверишь в прочность лямок. Но ведь и к красоте привыкнешь. Вместе со страхом уйдет и оглушительность красоты. Тогда зачем? Нет, она лучше на берегу подождет. И как-то это символично: мужчина возвращается из плавания к той, что ждет его на берегу. Леся из всех пор островной жизни тянула намеки похожести на семейную идиллию.

Эпизоды прежней жизни Сергея были настолько рваными, что Леся не могла склеить из них хоть какой-то связный текст. Он ничего не рассказывал о себе. Но Леся, как пчела, собирала заветное по капельке. Где-то мелькала фраза «Я тогда студентом был», и в Лесину копилку падало: учился в институте. Или он смешно показывал, как танцевал на его свадьбе одноногий сосед, и Леся ревниво отмечала в невидимом блокноте: был женат. Постепенно туда добавилось: работал на шахте, развелся, любит дочь. Да, еще (как она могла забыть?): «работал в вытрезвителе». Не густо, но Лесю это не расстраивало, ведь все лучшее – впереди.

Однако дни бежали, деньги у Леси таяли, а прекрасное будущее упорно отгораживалось от настоящего, грань между ними не истончалась, а приобретала хронический характер. В уме начинал стучать счетчик. Как только Леся просыпалась, первой мыслью было: сколько дней осталось до конца отпуска? Десять дней. Потом девять, восемь… Нужно было или возвращаться, или телеграфировать об увольнении по собственному желанию. Или ждать, когда уволят.

Она молчала до последнего. Ну что она скажет? Собираешься ли ты на мне жениться? Нелепая фраза. Нелепая и жалкая, независимо от ответа. Давай проясним отношения? Звучит с оттенком скандальности и наезда. Как ты ко мне относишься? Только пионерского галстука не хватает. Есть ли у нас будущее? По-книжному слишком…

Ничего не придумав, Леся пришла на берег, где работал Сергей.

– У тебя сегодня как? Много работы? Меня снимешь? На память.

– С чего вдруг?

– У меня отпуск заканчивается. Мне уезжать пора.

И пауза. Пауза, наполненная надеждой, слабенькой, но еще живой. Леся ждала, что Сергей попросит остаться, что не отпустит, ну или хотя бы пообещает приехать. Пусть не приедет, но пообещает. Вместо этого:

– Понятно. Когда едешь?

– Завтра.

Снова пауза. «Только не заплакать. Какая же я дура, дура, дура!..»

– Олеся…

– Все нормально, я пойду.

– Давай поговорим. Надо бы раньше поговорить.

– Нет, не хочу, не могу… Гадские слезы. Не обращай внимания. – Леся пятилась, отгораживаясь от Сергея руками.

Это был напрасный жест, он не догонял. Стоял на месте, застыв как соляной столб. Взрыв мечты был такой силы, что Лесю будто контузило. Звенело в ушах, тошнило, мотало. «Только бы дойти до Вики…»

* * *

Вика ни о чем не спрашивала, только гладила по вздрагивающим плечам и повторяла: «Ничего, ничего, тс-с-с-с, все будет хорошо». А что и как будет хорошо, не объясняла. Словно баюкала несмышленыша. И от этого Лесе было еще хуже. Она ожидала Викиного темпераментного потрясения, ошеломления: «Как? Почему? Этого не может быть!» И непременного обличения: «Каков оказался!» И тогда Леся начала бы пересказывать любовную историю во всех деталях, во всех подробностях, штопать словами ту пропасть, которая возникла между ними в последнее время. И они вместе плутали бы по лабиринтам этой истории, пытаясь понять случившееся. Но Вика молчала и только баюкала Лесино горе. Выходит, что нет тут для Вики никакого лабиринта, все как на ладони. И только Леся была будто слепая. «Какая же я дура, дура!» – зло корила себя она.

– Вика, скажи честно, ты так и думала? Что так все кончится?

– Леся, а ты как думала?

– Значит, только я такая дура? А ты у нас умная? – Лесе захотелось поругаться с Викой, вроде та была в чем-то виновата перед ней.

– Ты не глупая, а влюбленная. Иногда это одно и то же.

– Вика, ну почему так?

– Леся, пойми простую вещь. Ты – человек системы, даже если она тебе жмет в каких-то местах. А есть люди на обочине. Я, например. Семья – это тоже система. Тебе она нужна, а ему нет. Сейчас нет. Может быть, если бы вы встретились пять лет назад, все было бы иначе. Или пять лет спустя. Он же не одеяло, его за уши не удержишь.

– Да кто его держать собирался? Вика, ты не представляешь, как мне с ним хорошо было! Как будто мы с ним две половинки.

– И ему наверняка. Я же видела, как он на тебя смотрел. Но ты не хочешь понять и принять простую вещь. Мало быть половинками одного целого. Чтобы они соединились, им надо совпасть во времени и в пространстве. Куда ты возьмешь его в свою жизнь? Аквариумы чистить в память об океане? А ты как тут жить будешь? Через месяц потухнешь, я же тебя знаю. Потому что ты по сути своей – торпеда. Тебе цель нужна. А Сергей – не цель. Он человек, и человек умный.

– Что же этот умный мне ничего не объяснил?

– Боялся, наверное. Это не так просто – любимому человеку сделать больно. А может, надеялся.

– На что?

– Не знаю. На чудо, наверное. Может, к себе, к тебе прислушивался… Значит, чего-то не расслышал в себе. Или в тебе.

– Он ничего не сказал, вообще ничего. Понимаешь? Просто стоял и молчал.

– Он не говорит пустых слов, ты же его знаешь. Наверное, нечего было сказать. Не накопил пока. Может, скажет еще?

– И как мне теперь?

– Прими эту историю как дар, как любовь на сказочном острове. Не унижай ее трагедией – не позвал, не женился… Просто поблагодари за то, что это с тобой случилось, что это произошло.

Леся снова, уже в который раз, подумала, что беспутная, бесшабашная Вика как была, так и осталась ведущей в их отношениях: она направляет, расставляет вешки, разворачивает Лесины заносы. Как же много у Леси всего: мудрая подруга, любимый мужчина, сказочный остров!.. А она, дура, ревет. «Какая же я дура, дура, дура!» – в который раз за день повторила Леся. Слова вроде бы те же, но совсем другие, с другим смыслом.

* * *

Леся вернулась на работу загорелая и похудевшая. Это была не худоба, а стройность. Есть худоба изможденная, неприглядная. Так худеют женщины, от которых уходят мужья. А есть стройность, словно просушенная ветром, закрепленная солью моря, провяленная солнцем. В килограммах такое не поймать. Весы показывают ту же цифру, а глаза встречных мужчин сигналят о разном. Одним они говорят: я не виноват, в спасатели не гожусь, выплывай сама. У других просят разрешения пойти рядом, поспать сообща, пожить вместе. Чтобы заразиться счастьем, перетянуть его на себя. На Лесю стали смотреть так, как будто она могла спасти от несчастья.