В качестве багажа во взрослую жизнь Вика взяла только подругу Лесю. Остальной багаж она оставила на пустыре за школой: горку учебников, портфель с многократно пришитой ручкой, обмахрившиеся тетради, обгрызенные ручки. Не домой же это барахло нести.

После школы Вика решила поступать в торговое училище. Точнее, так решила Ольга Петровна. А что? Станет дочь продавцом. Чем плохо? Опять же весь день на глазах у людей будет, под присмотром, меньше глупостей наделает. За ней, как говорится, глаз да глаз нужен.

Вике было все равно. Она только уточнила:

– Если в торговое училище пойду, ты от меня отстанешь? Точно? Точно-точно?

И пошла сдавать документы. Но по дороге в училище проголодалась. Съеденная на завтрак овсянка не оставила о себе ни доброй памяти, ни долгого чувства сытости. Зашла в дешевое кафе и купила что-то условно съедобное. Потом часто думала: а как бы все сложилось, не попадись ей это кафе? Или если бы на завтрак была яичница с беконом, а не овсянка? Это изменило бы ее судьбу? Но вышло так, как вышло.

В кафе было душно, однако все стоически терпели. Покорность обстоятельствам вообще была визитной карточкой большинства людей, к которому Вика не принадлежала. За ближайшим столиком толстая девочка старательно жевала блин, а мама с умилением промакивала розовый детский лоб розовым платочком. Наверное, блин был резиновый, потому что пот стекал ручьем. Вика сморщилась от этой картинки, вышла на улицу и села на ступеньках кафе. И начала быстро и энергично есть. Как дворняжка. Солнце, ветерок, еда, отсутствие ошейника – вот оно, собачье счастье.

Картинка была такой привлекательной, что вскоре у нее нашлись последователи. Молодые парни и девушки с рюкзаками и веселыми глазами составили ей компанию. На ступенях не осталось свободного места.

Толстая девочка, выходя из кафе, еле-еле нашла, куда воткнуть свою толстую ногу. А ее мама, не особо церемонясь, наступила Вике на платье, специально надетое по случаю похода в торговое училище.

Но Вика этого даже не заметила. Ее захватил разговор с ребятами. Оказывается, они едут куда-то далеко, чтобы вместе забесплатно ремонтировать какой-то храм. Чисто за еду. Это называлось волонтерством. Но Вика стразу поняла, что в их объяснении есть слова главные и неглавные. Главные слова – «далеко» и «вместе», а неглавные – «храм» и «бесплатно». Они не отказались бы за деньги ремонтировать коровник. Лишь бы ради этого надо было ехать далеко и вместе. Просто времена такие, что коровников в стране меньше, чем храмов. Вика поняла, что торговое училище подождет. Она чувствовала то же, что Буратино, который по дороге в школу встретил кукольный театр. Ей надо было срочно влиться в эту компанию. И она влилась так же естественно, как ручей впадает в реку.

Ольга Петровна, как папа Карло, ждала ее из училища, а дождалась телеграмму: «Мама, не волнуйся, у меня все хорошо, я решила ремонтировать храм, вернусь, когда смогу». «Началось с колокольни, а закончилось храмом», – подумала Ольга Петровна.

И была не права: ничего не закончилось, все только началось.

* * *

После храма был гараж, который переоборудовали под авангардный мини-музей. Как говорил духовный лидер этого проекта, минимализм площадей только подчеркивает широту творческих амбиций. Но этой широты не хватило, чтобы рассчитаться за работу. Денег не заплатили, и бригада вольных молодых людей растеклась кто куда.

Вику прибило к палаточному лагерю нудистов, где она хорошенько разглядела тела царей природы и поняла, какую цену человек заплатил за свою эволюцию. Неизгладимое впечатление произвела сцена, когда тощий мужичок гордо рубил дрова, воображая себя добытчиком огня, и при каждом ударе топора его член отчаянно встряхивался. Вика завороженно смотрела на это ритмичное покачивание и переживала, что член оторвется. Так она поняла, где у мужчин самое тонкое место во всех смыслах этого слова.

Потом дожди разогнали нудистов, и Вика оказалась на страусиной ферме. За неделю работы с ней рассчитались яйцами. Разумеется, страусиными. Одним яйцом можно было питаться несколько дней, но от второго уже тошнило. Вика пожалела, что хозяин не разводит баранов, к тому времени она очень соскучилась по мясу. Тогда Вика решила вернуться домой. Страусы ее порядком разочаровали. Они не прятали голову в песок, как было обещано молвой, и не пытались проломить головой бетонный пол вольеров. То есть с ними было скучно. А скука – это последнее, с чем Вика готова была мириться в жизни.

На билет домой денег не было. С удивлением Вика поняла, что ее передвижения завели ее довольно далеко. Попытка продать страусиное яйцо ни к чему не привела. Оно оказалось неликвидным товаром. К тому же Вика подозревала, что яйцо протухло.

Тогда она согласилась постоять за деньги в каком-то гражданском пикете. Против чего был протест, Вика не запомнила. Но протестовала весело, выкрикивая лозунги собственного производства: «Любовь побеждает все, кроме бюрократии!» или «Взятка – не картошка, не выбрасывай в окошко!» Со взяткой-некартошкой получалось как-то бестолково, но Вика знала, что вопиющая глупость запоминается лучше всего. Этому ее научила телевизионная реклама.

* * *

Викины веселые кричалки действительно запомнились. В итоге ей предложили примкнуть к бригаде политтехнологов. Вместе с ними она оказалась в небольшом сибирском городке, чтобы помочь его жителям выбрать самого лучшего мэра. Там Вика вдоволь наелась оленины и жирного муксуна. Там же поняла, что это последние выборы в ее жизни. Даже наперсточники на вокзальной площади показались бы образцом порядочности по сравнению с политтехнологами.

Когда Вика увидела кандидата в мэры, которого прислали из Москвы, она решила, что избирательную кампанию они уже проиграли. Пора паковать чемоданы. Его не выберут ни за что и никогда. По сибирскому городу ходили хмурые мужики, спасающиеся от мороза и скуки водкой, а кандидат предпочитал исключительно виски, ну в крайнем случае – бренди. И он не мог отличить оленину от говядины. Зато умел носить костюм и угадывать по запаху марку парфюма.

Но вместе с этим щеголем прислали серьезные деньги. Не те, которые были на счете избирательной кампании и за которые надо было отчитываться перед временами бдительным государством. А настоящие – живые и хрустящие, хранящие тепло человеческих рук. То есть наличные деньги в коробках. Коробки заперли в подсобке штаба, и работа закипела.

Первое, что было сделано, – побеждена пагубная привычка кандидата по любому поводу и без повода говорить слово-паразит «о’кей». Второе – из его биографии изъяли тот факт, что он когда-то работал в Высшей школе экономики, самом нелюбимом университете страны за пределами Московской кольцевой дороги. Третье – научили пить водку, сопровождая учебный процесс словами: «Надо, Федя, надо!» Кстати, кандидата звали Федором.

Но этого было мало. Требовалась подчеркнутая брутальность. Можно, конечно, было сделать пару синюшных татуировок и поменять в биографии Высшую школу экономики на зону строгого режима, но все это было мелко. К тому же выход Федора в народ, его участие в прямом телеэфире бросило бы тень на зону. Такого там должны были убить. Решили: нужно на время избирательной кампании изолировать кандидата от народа, но при этом сделать так, чтобы потом народ за него проголосовал. Задача невыполнимая. Но выход был найден.