И вот тут-то должно начаться самое главное.

(последние известия)

А происходит вот что: в сухой тишине возникает железистая возня, замок отщелкивает. Надеюсь, я не вскрикнула – потому что сразу увиделось, как все остальные уже схвачены, и теперь они пришли за мной. Но это были поспешные шаги Д.

– Как ты? (сбросил на пол какие-то пакеты)

– Я… А ты? Он? П.?

– Сейчас расскажу, только поздороваюсь, – наклонился, коснулся губами щеки, вышел в прихожую повесить куртку, слышу оттуда: – П. вытащила его газета. Приехал замглавреда, разбирались, П. отпущен под подписку, пока, – возвращается ко мне и старается говорить спокойно: – Драка в общественном месте – такая версия. Он заступался за девушку – тебя – я свидетельствовал – и больше ничего там как бы не было. Ну, фингал осведомителю поставил. Бритоголовый не при исполнении. Это его личная самодеятельность. Он агитатор из предвыборного штаба – неофит, судя по манерам. Энтузиазист по работе с молодежью.

– Я его видела… у нас в городе.

– Не бойся. Хотя у него может быть широкая сеть. Так бывает у наркодиллеров. Поймали, заставили сотрудничать, вошел во вкус. Так бывает.

– Ты имел дело с такими? – я порываюсь встать.

– Приходилось.

Он присаживается на край дивана, я невольно принимаю исходное положение.

– Ты? Наркотики??

– Я исследовал субкультуры, не преувеличивай.

– Ты не говоришь главного, – говорю я требовательно, вцепившись в его пестрый свитер. – Почему ты молчишь о Неандертальце?

Д. напрягается, плечи кажутся прямыми углами, торс – квадратом.

– Потому что ничего интересного не могу тебе рассказать.

– Мне не нужно интересное! Мне нужна правда! Вы не встретились??

– […] Он не приехал.

– Что случилось??

– Его телефон заблокирован, – и нехотя: – я звонил его девушке.

– А у него девушка?

– Ну… так. Они встречались иногда.

– И?

– Она сказала, что мог вообще уехать, хотя я не думаю, он бы сообщил мне. Хотя…

– Куда?? – я сажусь, лицо Д. слишком близко, и страшно вычитывать из него то, что я так жажду – и так не хочу – узнать.

– Из страны. Сказала, что все шло к тому. Просила больше не беспокоить.

Молча грызу край пододеяльника.

– Я был у него на работе, – тихо возвращает меня на подушку.

– …

– Я часто заходил, это не могло вызвать подозрений.

– …

– Но оказалось, что он официально в отпуске.

– …

– С П. такая ситуация: газета, с одной стороны, ему помогла, с другой – там его уже уволили. Но давай пока не будем говорить об этом. Сейчас не будем говорить об этом.

– А когда же будем?? – это должен быть крик, но тут что-то не так со звуком.

– Когда соберемся с силами.

– Их нет.

– Ты права. Ты права.

(нестыковка)

Он склоняется ко мне, а я думаю о поражении. Оно тотально, в нем тоже мерещится что-то бесконечное, именно поэтому я могу его проглотить. Поражение. Поражение в правах, поражение в иллюзиях. Оказывается, на нем можно жить.

Но не называйте поражение одной из эффективных практик. Не надо. Мне нужен дао-навигатор.

(римские каникулы)

Я помню то лето. Я иду через школьный двор к рваной дыре в сетчатом заборе. На мне новая солнечная юбка с четырьмя оборками, сшитая мамой по выкройке из журнала «Бурда» (мошки принимают меня за клумбу). Волосы, как обычно, заплетены в косички – длинные, тугие, тонкие. Длинные и тонкие и руки-ноги. Сгибаясь застенчиво, они нежно мелькают – я сейчас вижу это кино. Девочка заворачивает за угол корпуса начальной школы, которую она недавно закончила, у кустов сирени ее ожидает поваленный мотоцикл и некто в белом шлеме в приспущенных джинсах. Сбавить ход быстро не получается, девочка тормозит в метре от эксгибициониста. Душный неестественный голос: «Иди-и сюда-а…» Мотоциклист так близко, что, кажется, может дотянуться и схватить за одну из четырех оборок, настроченных ярусами, и не то чтобы сквозь марево стыда видно его беззащитное глупое (ну подумаешь, приспичило писать прямо у школы – думает девочка), но становится так непонятно-понятно, что происходит что-то не то, что хочется бежать со всех длинных ног. А бежать невозможно, даже сдвинуться в первый миг невозможно! Тонкие ноги буквально обездвижены, они находятся в поле одуряющего голоса на низких частотах, и собрав всю свою тщедушную волю в центре тщедушного тела, девочка представляет, что бежит оттуда, как спортсменка из Эфиопии, как Электроник, со скоростью Электроника – а на самом деле идет, не меняя траектории и с прежней скоростью, якобы спокойно, по-летнему идет к дыре в ржавом сетчатом заборе – только на это и хватает сил. И почти не обернувшись (хотя ужас притягивает, заставляет на него взглянуть), на деревянном, костыльном, нелепо спокойном своем ходу произносит с доверчиво-воспитанной интонацией растерявшейся принцессы: «Ну что же вы…», точно это не обычные, а римские каникулы.

Вот это и есть отношения интеллигенции и власти. Хотя психоанализ власти – это вовсе не то, чем я хочу заниматься.

(парад боеголовок)

– Власть отвратительна, как руки эксгибициониста.

Д. обнимает меня.

– Парад боеголовок…

– На грани фола. Остри давай.

– Нам нужен растворитель страха. Чтобы раздавать на улицах вместе с инструкцией: «Приподнимите век и… капните в зрачок».

Д. обнимает меня.

– Шути еще. Ты мастер формулировок. Шути, не плачь.

(вс¸)

Д. (глотая стекло в уголке моего глаза):

– Всё.

(дебют)

Бьорк, «Дебют» и «Пост», композиции нон-стоп. Хватавшие уличный воздух пальцы Д. холодны и пахнут земляничным мылом – по-детски, может, и мороженым. Торопился их вымыть – рукава закатаны, кожа до локтя в мелких каплях – роса в рыжем лесу. Близко. Подушечки выпутываются из прядей, скользят по лицу, как по ростру, мне кажется, там вместо меня изображение зверя: это лисица, которая таранит воздух, но не тиранит никого. Лисья фигура украшает корабль тела, так полагается, по старинным образцам. Телесный корабль в волнах банного халата, сбившегося и обнажающего правое плечо, левое бедро, кругляши-шарниры, прилаженные к хрупкому длинному – а может быть, все и наоборот: левое плечо, правое бедро. В смятении это не понятно. Корабль носит по волнам. Я-1, как всегда, наблюдает за я-2 со стороны.