Так прошел весь спектакль вместе с антрактом.

А потом я уснул в чьей-то гримерке и проснулся от криков «Браво!» и «Позор!», которые услышал по трансляции.

Заспанный, я вылетел на сцену, и в меня полетели помидоры. Третий помидор попал. Охрана, убедившись, что в меня попали – бросилась скручивать хулигана. Вспышки фотоаппаратов свидетельствовали, что фотографы все это фиксировали. Счастливый Вася показывал из-за кулис большой палец.

После спектакля опять был банкет, и ко мне опять подошел тот же самый критик с рюмкой водкой. Не ожидая, пока он рыгнет, я сам начал разговор первым:

– Я в курсе, что вы мне больше не подадите руки.

– Почему же? – удивился критик. – Сегодня все было как-то по-другому. А в этой трактовке, знаете ли, что-то есть. И эта реакция зала… Такая живая реакция на Чехова. И актриса, играющая Раневскую, очень недурна… Играет недурно… Не хочется, видите ли, прослыть ретроградом. Надо подумать…

– И посоветоваться с товарищами, – бросил я, и, не дожидаясь ответа, побежал отвечать на вопрос очередной телевизионной девочки: «Почему Чехов так актуален сегодня?»

И тут пикнул телефон: смска.

«Ты гений! Прикольный спектакль! Мне понравилось. Поздравляю! Целую».

Целует она, видите ли… Подойти – не подошла, а так – нате вам – целует меня… Мм-мм… И, главное, ни слова о нашей ссоре! Ни словечка. Лучше бы она сердилась или извинялась, а так – как? Словно и не ругались… Словно всё в порядке между нами! А чего ж я нервничал до такой степени, что спектакль не мог смотреть? Зря, что ли? А она-то, конечно, не волновалась, у нее – ничего не произошло. Мм-мм… Ну, как же она так ловко умеет исчезать из моей жизни, чтобы оставаться в моей памяти, в моем сердце, и, главное, в нервах моих? Почему она руководит нашими отношениями и моим настроением? Она, а не я? Почему она сумела меня победить? Она, а не я?

И, главное, сколько тут ни мучайся, ни страдай, все так и будет продолжаться. Да, ровно и именно так. Я – человек, который умеет по-своему поставить Чехова; человек, который мечтает по-своему поставить Шекспира; я не умею по-своему поставить собственную жизнь, потому что, сколько я – многоопытный, седой человек ни стараюсь поставить свою собственную жизнь, она всё равно падает. А Лиза ее подхватывает, причем, именно в тот момент, когда хочет, и ставит мою жизнь ровно так, как ей, Лизе, нравится. Лиза – постановщик моей жизни, и этот отвратительный, по сути, факт надо признать.

И дальше, понятно, все продолжалось неправильно, не так, как мне нравилось, но – так, именно так оно всё и тянулось. Мы всё время ссорились по дурацким поводам, я обижался, и тогда, как пацан какой-нибудь, не звонил из принципа, убеждал себя, что Лиза мне надоела, что не нужна она мне, но при этом как бы случайно смотрел на экран телефона, и бросался открывать пришедшую смску, и с трудом сдерживал желание швырнуть телефон, увидев, что смска – рекламная. Но однажды Лиза звонила мне как ни в чем не бывало и сообщала, что соскучилась. Нет, не просто радость или восторг испытывал я в этот момент. Ее голос приводил мою жизнь в норму, холодный нервный огонь, горевший у меня в груди, сразу угасал, я ощущал тепло, жизнь снова становилась осмысленной и понятной. У меня даже не хватало сил или гордости – не знаю, честно говоря, как называется то, чего у меня не хватало – чтобы хотя бы изобразить безразличие. Потом мы ехали в гостиницу, и там уже происходило подлинное примирение. Если секс мирит людей, значит, у них все в порядке, а если не мирит, значит, им надо расходиться, ничего путного у них не получится все равно, потому что секс – это тест, и как бы ни было нам, высокодуховным, противно от этого вывода, – он всё равно правильный.

А если она не звонила слишком долго и я уставал от непонятности и бессмысленности жизни, и от этого холодного огня внутри, тогда я звонил сам, придумав какой-нибудь дурацкий повод. И Лиза всегда радовалась мне, и говорила что-нибудь «про соскучилась», и мы ехали в гостиницу мириться, и я все никак не мог понять: зачем же я мучился, откладывая этот звонок…

Потом мы опять ссорились, я снова обижался, начинал страдать, но не как серьезный взрослый мужчина, а как четырнадцатилетний пацан. Можно было, конечно, привычно оправдываться перед собой тем, что любой влюбленный – мальчишка, но вот конкретно это мальчишество с ожиданием звонка было каким-то совсем уж нелепым, глупым, не возвышенным и не романтичным…

Этот бесконечный контрастный душ любви утомлял невероятно, но, как ни странно, приносил и радость, ощущение живой жизни, не усталости, не старости. Главное было не думать про то, сколько всё это может продолжаться и куда это всё выведет. Не думать! Не думать! Не думать! Бог Мой, ведь любовь – это чувство, к чему же тогда лишние мысли? И вообще, если есть чувства, тогда любые мысли – лишние. Тем более что Лиза больше не заводила песню про перспективы нашей жизни.

Но она все время ездила на гастроли и конкурсы, и, когда звонила мне оттуда, я слышал бесконечные мужские голоса рядом с ней и устраивал ей истерики, и вешал трубку, и гипнотизировал телефон, чтобы он выдал смску… Лиза возвращалась и звонила мне… И мы ехали… И это было прекрасно… И мы мирились… И не было этому конца.

Однажды, когда после очередной ссоры, мы лежали с ней в очередной гостинице, Лиза задала два вопроса.

Первый был неприятный:

– Послушай, ну, когда ты уже, наконец, снимешь квартиру? Это будет наш первый дом. Я тебе там все уютно сделаю. У нас будет свое гнездышко. Хорошо же ведь, правда?

– Хорошо, – буркнул я: когда я лежал рядом с Лизой, мне не хотелось ругаться. – Обязательно.

Второй вопрос оказался неожиданным:

– Поехали со мной в Прагу?

Я посмотрел на Лизу удивленно.

Она улыбнулась:

– Тебе не нравится моя идея? У меня гастроли с тем самым органистом, помнишь? Ну, когда ты со мной решился познакомиться, мы вместе с ним ваяли… Вспомнил? Ну вот. А теперь мы вместе с ним едем выступать в разных храмах. Говорят, в Праге церквей, как у нас – торговых центров. Ты был в Праге?

Я не смог сразу вспомнить, был ли я в Праге, но на всякий случай отрицательно покачал головой.

– Здорово! – обрадовалась Лиза. – Мы вместе откроем город, который называют самым красивым в Европе.

Это было очень неожиданно, я не знал, как реагировать. Хотя, почему – нет? Главное: репетировать в театре не надо и делать, в общем, нечего. Правда, Ирина…

– Наври что-нибудь жене, – Лиза словно услышала мои мысли. – У тебя получится. – Она повернулась ко мне и посмотрела тем серьезным, абсолютно лишенным иронии и лукавства взглядом, на который влюбленные женщины решаются крайне редко и только тогда, когда хотят сказать что-то очень для них важное. – Неужели тебе не хочется пожить со мной несколько дней? Неужели тебе не хочется засыпать вместе со мной и просыпаться? Неужели тебе не хочется каждое утро точно знать, что мы целый день будем вместе?

И я понял, что, если мне чего-то и хочется в жизни, то именно и как раз этого.