так далеко, как только мог, и выздоравливал, и снова шел на следующий день. Он думал, что теперь освоился и сможет справиться со всем, что может случиться; и он задавался вопросом, что ждет его за голубыми горами.

Он подумал о Листере-Лоуренсе в его офисе в Калькутте и задался вопросом, как он справится с его неявкой; и о Лесли Селлерс, без сомнения, справляющейся с новыми и приятными осложнениями в своей квартире в Мейда-Вейл, и о Глинис с ее маленьким пьяным мужем в Фулхэме. Он подумал также о Штале на Уордор-стрит и об Олифанте, расхаживающем сейчас по знакомой квартире в Баронз-Корт, и покачал головой в сумерках. Все они сыграли свою роль в том, что привели его в это место; он чувствовал их совсем рядом с собой в сумерках.

Он подумал, что у него была внезапная вспышка молнии о схеме, лежащей в основе этого дела, и о его месте в нем в данный момент, и о его продолжении, но она исчезла прежде, чем он смог понять это; он довольно долго сидел в затянувшемся полумраке, пытаясь найти теплое потревоженное место вего разум.

Из всех моментов своего путешествия Хьюстон позже запомнил этот лучше всего: видение самого себя, сидящего на своем спальном мешке под крепостными стенами Тибета, а окружающий его мир исчезает во тьме, и впечатление, что он увидел судьбу, которая не была приятнойне неприятно, а просто неизбежно.

Он уже тогда был болен от высоты, но не знал этого.

Следующую ночь они провели в двенадцати милях отсюда, в пещере у подножия гор, и поднялись в темноте в четыре часа, чтобы начать восхождение. К трем часам они поднялись на 2500 футов и были в Тибете.

Это было 22 апреля 1950 года.

4

Сегодняшнее изучение соответствующего раздела карты (Географический раздел Генерального штаба, серия 4646, листы NG и NG 45) достаточно ясно показывает маршрут, пройденный Хьюстоном в его путешествии.

Ринглинг никогда раньше не ходил по этому маршруту, но ему показалось, что в нем много интересного. Он был коротким (всего семьдесят восемь миль от Дарджилинга до Валунгчунг Гхола), он аккуратно срезал угол охраняемого Сиккима и поместил их в точку в Непале, где им нечего было бояться пограничной полиции. Также она вела по прямой линии к Ямдрингу.

У него не было никаких сомнений по этому поводу, пока они не пересекли тибетскую границу.

Они пересекли границу в точке в двенадцати милях к северо-востоку от Валунгчунг Гхола (то есть в пятнадцати милях к западу от 88-го меридиана); этот маршрут, как указывает G S G S 4646 N G, ведет прямо к ряду непроходимых хребтов, показанных как Контур 18. У Ринглинга, однако, не было G S G S 4646 N G. У него была карта, которую Хьюстон купил в Дарджилинге. Это был раздел более раннего обзора (Hind 5000 T B T 14), и вместо контура 18 он показывал просто возвышенность, прерываемую безымянным перевалом на высоте 15 000 футов.

Это был перевал, к которому они стремились.

Хьюстон понял, что с ним что-то не так, в восемь часов. Они разбили палатку на ровном месте между валунами на высоте 14 000 футов. Ринглинг лег спать, как только они поели, и сразу же отправился спать. Хьюстон лежала и слушала его. Он онемел от холода, и у него болела голова. У него тоже болела грудь. Это доставляло ему беспокойство с самого полудня. Он подумал, что натянул ее во время подъема, и вскоре попытался сесть, чтобы принять более удобное положение.

Он обнаружил, что не может пошевелиться.

Он лежал, вздрагивая в темноте, встревоженный огнем, вспыхнувшим в его груди. Казалось, что с его дыханием не было ничего плохого. Он подождал, пока боль утихнет, прежде чем осторожно попробовать снова.

На этот раз он громко ахнул и откинулся на спину, дыша очень быстро. Его грудь была напряжена и сжата, как будто кто-то сидел на ней.

Через минуту или две ему удалось вытащить руку из мешка, и он потряс Ринглинга рядом с собой. Мальчик сразу проснулся.

‘ В чем дело, сахиб?

‘Помоги мне встать, хорошо? Я не могу пошевелиться.’

Мальчик быстро вылез из сумки, включил фонарик и поднял его. ‘Где боль, сахиб?’

‘В моей груди’.

Мальчик молча изучал его в свете факела.

‘ Кажется, я вырвал его, ’ с трудом выговорил Хьюстон. ‘Во время подъема’.

‘ Все дело в высоте, сахиб.

‘Нет, дело не в этом… . Это просто свалилось на меня.’

‘Ты болен уже несколько дней. Это твое сердце, ’ угрюмо сказал мальчик.

‘ Что, черт возьми, ты имеешь в виду?

‘Это не даст тебе ни спать, ни есть. Все происходит слишком быстро. Она начинает уставать.’

В тот момент, когда он это сказал, Хьюстон понял, что это так. Теперь он мог чувствовать ее, неприятно набухшую и сильно пульсирующую. Казалось, она наполнила его грудь.

‘ Я наблюдал за вами, сахиб, ’ сказал мальчик. ‘Ничего нельзя было поделать. Перед нами перевал, а затем мы спускаемся на одиннадцать тысяч футов. Я подумал, что мы могли бы остаться там, пока ты не поправишься.’

Хьюстон посмотрел на него, приложив руку к сердцу, и облизнул губы.

‘ Это значит, что нам придется подняться еще на тысячу футов, чтобы добраться до перевала, сахиб, но вы можете ехать на муле.

‘Выдержит ли это мое сердце?’

‘Я не знаю. Нам лучше посмотреть, как вы себя чувствуете утром, сахиб. Приготовься к сегодняшнему вечеру. Вот так.’

Он уложил свертки за спиной Хьюстон, и Хьюстон просидела всю ночь. Раз или два он задремал, проснулся и позвал Ринглинга, чтобы тот растер ему спину и руки на пронизывающем холоде, и каким-то образом справился с этим.

В пять часов Ринглинг вскипятил кастрюлю снега для чая и накормил мула, и у них была каша из цампы (ячменной муки) в чае, который он купил в деревне. Хьюстона вырвало, как только он поел, и он лежал, прислонившись спиной к валуну, пока Ринглинг упаковывал палатку. Но он чувствовал себя не так плохо, как ожидал, когда его подняли на ноги.

Мальчик подсадил его на мула, и Хьюстон откинулся назад, опираясь на его руку, учащенно дыша в морозной