Отстегнув от куртки очки ночного видения, Джэнсон поднес их к глазам; просторный внутренний двор крепости вдруг окунулся в мягкое зеленоватое свечение. Он проследил за тем, чтобы черные резиновые наглазники плотно прижались к его лицу, и только потом прибавил яркости экрану: малейший отблеск света мог предупредить бдительного часового. Однажды на глазах у Джэнсона боец подразделения «Морских львов» был убит патрульным, заметившим предательский зеленоватый отсвет и выстрелившим вслепую. Более того, как-то раз он стал свидетелем того, как человек погиб из-за люминесцентного циферблата часов.

Они с Катсарисом встали спиной к спине, оглядывая в приборы ночного видения противоположные сектора наблюдения.

В северной стороне двора светились три оранжевых пятна; два сблизились друг с другом — и вдруг между ними сверкнула ослепительная белая вспышка. Отключив питание, Джэнсон опустил прибор ночного видения и посмотрел в ту сторону невооруженным взглядом. Даже на расстоянии двадцати ярдов он отчетливо различил дрожащий язычок пламени. Кто-то зажег спичку — большую, деревянную, какими раньше разжигали камины, — и двое часовых прикуривали от огня.

«Дилетанты», — подумал Джэнсон. Часовой на посту ни в коем случае не должен выдавать себя дополнительным освещением и чем бы то ни было занимать свои руки — самое важное оружие.

С другой стороны, кто эти люди? Между Халифом и его приближенными, прошедшими школы подготовки террористов на Ближнем Востоке, и их последователями, по большей части набранными в деревнях из числа неграмотных крестьян, лежит огромная пропасть.

Здесь обязательно естьхорошо обученные часовые и солдаты. Но все их внимание обращено на то, что находится вокруг Каменного дворца. Они несут караул на крепостных стенах и башнях. А тем, кто остался во дворе крепости, поручена относительно простая задача поддерживать внутренний порядок, следить за тем, чтобы никакой обкурившийся гашиша буян не побеспокоил сон Халифа и его высших офицеров.

Несмотря на то что они стояли всего в нескольких футах друг от друга, Катсарис заговорил шепотом в пленочный микрофон, и Джэнсон услышал в наушнике его многократно усиленный голос:

— Один часовой. В юго-западном углу. Сидит. — Секундная пауза. — Похоже, в полудреме.

— Трое часовых, — также шепотом ответил Джэнсон. — На северной веранде. Спать и не думают.

Ни тому ни другому не нужно было напоминать, что при освобождении заложников идти надо в ту сторону, где больше охраны. Если, конечно, противник не поставил засаду: часовые на виду, в одном месте, то ценное, что они охраняют, — в другом, а где-то притаился еще один отряд охраны. Однако в данном случае места для сомнений не было. Из чертежей четко следовало, что подземелье находится под северной частью двора.

Джэнсон медленно направился влево, вдоль стены, а затем под нависающей западной верандой, двигаясь полупригнувшись и прячась за парапетом. Нельзя чересчур полагаться на темноту: палочку в сетчатке человеческого глаза может активизировать один-единственный фотон. Даже самой черной ночью есть тени. Джэнсон и Катсарис собирались по возможности держаться этих теней: они крались вдоль стен, избегая открытых мест.

На какое-то мгновение Джэнсон застыл и даже перестал дышать: он только слушал. Издалека доносился ровный, приглушенный рев моря, набегающего на скалы, на которых стояла крепость. Где-то кричала ночная птица — наверное, баклан, — а в лесах к югу от дворца трещали и жужжали тропические насекомые. Это был звуковой фон ночи, и его следовало принимать в расчет. Невозможно двигаться абсолютно бесшумно: ткань шелестит о ткань, волокна нейлона шуршат, соприкасаясь с конечностями человека. Подошвы, даже сделанные из толстой мягкой резины, издают звук, соприкасаясь с землей; твердые панцири мертвого жука или цикады хрустнут, раздавленные ногой. Акустический гобелен ночных тропиков одни шумы скроет, а другие нет.

Джэнсон вслушался в тишину, стараясь различить движения Катсариса, напрягая слух так, как это не делал ни один часовой, но ничего не услышал. А емуудается двигаться так же бесшумно?

Десять футов вдоль стены, двадцать футов. Послышался негромкий скрежет, и тут же вспыхнул огонек — третий часовой тоже решил закурить.

Джэнсон находился настолько близко, что разглядел в деталях каждое движение. Часовой чиркнул толстой самозажигающейся спичкой по кирпичу, поднес огонь, похожий на пламя свечи, к тонкой длинной сигарете. Через двадцать секунд до Джэнсона дошел аромат табака — он определил, что на самом деле часовой закурил сигариллу. Джэнсон немного успокоился. Яркая вспышка воздействовала на зрачки часовых, что на время ослабило остроту их зрения. Табачный дым выведет из строя их обоняние. А сам процесс курения существенно снизит их способность к адекватным действиям в быстротечной схватке, где доля секунды может разделять жизнь и смерть.

Теперь Джэнсон был в пятнадцати футах от северной веранды. Он смог разглядеть покрытый ржавым налетом известняк и чугунную решетку. Терракотовые плиты крыши дома миссионера, уложенные относительно недавно, смотрелись весьма странно на здании, выстроенном несколько столетий назад и неоднократно перестраивавшемся с тех пор. Четыре этажа; просторные помещения на втором этаже, где окна в свинцовых переплетах, карнизы с лепниной и выгнутые дугой ригели намекали на превращение португальской крепости в то, что голландский генерал-губернатор высокопарно называл своим «дворцом». Большинство окон были темными: кое-где виднелись тусклые отблески света из коридоров. А где проводит эту ночь Халиф, созидатель смерти? У Джэнсона имелись свои предположения на этот счет.

Все было бы так просто. Осколочная граната, брошенная в переплетчатое окно. Посланница смерти, врывающаяся в спальню. И Ахмада Taбaри больше нет в живых. От его тела останется не больше, чем осталось от Хелен. Джэнсон решительно прогнал эту мысль прочь. Всего лишь безумные мечты, а он сейчас не может позволить себе предаваться им. Это не имеет никакого отношения к цели операции. Петер Новак — великий человек. И дело не только в том, что Джэнсон обязан ему жизнью; возможно, весь мир будет обязан ему своим избавлением. И моральные, и стратегические соображения не терпят возражений: спасение великого человека важней даже такого легкого уничтожения злодея.

Оторвав взгляд от бывших губернаторских покоев, Джэнсон снова посмотрел на северную веранду.

До ближайшего часового оставалось пятнадцать футов. Джэнсон уже мог разобрать лица. Широкие крестьянские лица, безмятежные и простые. Гораздо моложе, чем он ожидал. С другой стороны, подумал опытный сорокадевятилетний солдат, эти люди не показались бы ему молодыми в то время, когда он только начинал службу в армии. Им было больше лет, чем ему, когда он ходил в разведку в Зеленый пояс на границе с Камбоджей. Больше, чем было ему, когда он впервые убил человека, когда его самого впервые чуть не убили.

У них были крепкие, мускулистые руки, но, несомненно, от работы в поле, а не от занятий боевыми искусствами. Да, это не профессионалы, снова подумал Джэнсон, не находя особого удовлетворения в этой мысли. ФОК славится своей организованностью, поэтому вряд ли такое ценное сокровище доверили охранять бывшим крестьянам. Они образуют лишь первую линию обороны. Первую линию обороны на том направлении, откуда с точки зрения здравого смысла вообще нечего ждать нападения.