— свой домашний кабинет. Быстро на первом попавшемся клочке бумаги набросал он несложную схемку. На ней видное место занимал обыкновенный электрический звонок.

Попов сложил бумажку, сунул ее в карман рабочего пиджака и так же тихонько, молча вернулся в залу, в свое кресло. И так же прикрыл веки. Будто ничего не произошло.

Рыбкин, прикованный взглядом к нотному листу, продолжал выводить на флейте рулады.

Заметил ли он? Все равно он не стал бы сам допытываться.

Александр Степанович не стал ни о чем говорить. Он свято соблюдал для своего помощника этот воскресный отдых. Сегодня ни о чем таком мудреном.

Но завтра…

СКВОЗЬ ЧАЩУ ПРОТИВОРЕЧИЙ

— Смотрите-ка, Петр Николаевич, какую я придумал штуку, — сказал он на следующее утро ассистенту, встретясь с ним снова в лаборатории Минного класса.

Вытащил из кармана бумажку с наброском схемы. Рыбкин поглядел, еще раз поглядел и только шумно выдохнул:

— Ух ты!

Совсем простая схема. В центре ее — обыкновенный электрический звонок, какой висит почти в каждой квартире. Но эта очень простая схема решала самый сложный, запутанный вопрос — автоматическое встряхивание. Для приема сигналов. В зависимости от сигналов.

В самом деле, как придумал Попов, все было чрезвычайно просто. Электрический звонок должен отмечать прием волны — вместо прежнего гальванометра. Приходит волна и, меняя сопротивление опилок, пропускает ток от батареи к звонку. Звонок звонит. Но молоточек бьет не только по звонковой чашке, а, отскакивая обратно, бьет по трубочке с порошком. Бьет, щелкает, барабанит, стучит — как вам больше нравится. Биение сотрясает опилки, в них распадаются нити, и трубочка вновь готова к приему. Так с каждой волной: один удар извещает звонком о ее приходе, другой удар тут же немедленно стирает с порошка ее следы.

Головоломка решена. Волна прокладывает дорогу волне. Приемник волн становится приемником сигналов.

Так было по схеме. В условных линиях на бумаге она была ребячески простой. В действительном устройстве, в цепочке живых деталей, она обрастала еще множеством затруднений.

Так оказалось прежде всего с молоточком. Он очень хорошо выполнял свою функцию: динь — тук, динь — тук… Удар по чашечке, удар по трубочке. Но после нескольких ударов трубочка разбивалась. Жестокий молоточек! Как его смягчить? Если отрегулировать пружинку якоря так, чтобы сделать размах и слабее, то стекло, может быть, и уцелеет, но и удары будут слишком нежными: порошок не получит нужного сотрясения, нити не распадутся. Нет, выход должен быть другой.

И Попов придумывает тогда амортизатор ударов. Своеобразный предохранительный ошейник на хрупкую шейку трубочки. Он надевает на нее ровное резиновое колечко, как раз на то место, по которому бьет молоточек. Опасность ударов устранена.

Но этого недостаточно. Удары стали мягче, а сотрясение должно быть основательным.

— Прибавим ему немножко дрожи, — сказал Попов.

Он ставит когерер на «рессоры». Не надо его закреплять неподвижно на общей доске со звонком, как делал Лодж. Наоборот, Попов подвешивает трубочку на легкой часовой пружине. Да еще собирает пружину с одной стороны гармошкой — опять-таки для большей упругости.

И что же? Когерер не подставляет теперь свой стеклянный лоб прямо под удары звонка, а отскакивает от молоточка, как мячик на резинке, приплясывая на часовой пружине. И порошок в трубочке получает свою основательную порцию сотрясения.

— Матросская кадриль! — радостно подхватывает Рыбкин.

Да, все как будто хорошо. Но вот какое еще противоречие заключалось в этой схеме. Когерер — приборчик тонкого устройства. Он обладает натурой весьма чувствительной. Ему достаточно иногда даже самого слабого веяния электромагнитной волны, чтобы изменить свое сопротивление и пропустить хотя бы ничтожный ток. И бывает, что этого тока вовсе не достаточно, чтобы пробудить к действию звонок — существо гораздо более грубое, инертное. Сигнал может прийти, а звонок молчит. Противоречие, которое грозило подорвать всю идею автоматического встряхивания.

Чем тоньше, деликатнее становилось устройство когерера, тем сильнее давало о себе знать проступившее противоречие. Конечно, это было противоречием схемы — схемы, так оригинально задуманной. Рыбкин с тревогой посматривал на Александра Степановича: какой же найдет он якорь спасения?

— Основная идея должна быть сохранена, — сказал он спокойно ассистенту.

И он применяет способ, знакомый уже опытным электрикам. Способ усиления с помощью реле. Надо разделить схему на две цепи. Сделать ее как бы двухступенчатой. На первой ступени волна проводит слабый ток через опилки и включает не грубый звонок, а легкое, восприимчивое реле. В нем, в этом реле, даже самый ничтожный ток притягивает подвижной якорь к электромагнитной катушке и замыкает пару контактов. А контакты эти включают вторую цепь, где циркулирует ток более сильный, необходимый для звонка. Реле передает эстафету волны с одной ступени на другую. Все в порядке. Принцип усиления надежно подкрепляет схему, спасает ее от противоречий. Поистине якорь спасения.

В физическом кабинете стоял для учебных занятий телеграфный аппарат Сименса. Александр Степанович снял оттуда одно реле и поставил в свою схему — в схему, которой, может быть, суждено открыть страницу новой, еще невиданной телеграфии.

Новое устройство поразило своей чувствительностью. Теперь уже не от столика к столику, не от окна к окну меряли они свою шкалу расстояний. Сигналы передавались из комнаты в комнату, а реле их отмечало. Попов с приемником прятался от Рыбкина все дальше, уходил за перегородки в коридор, в другие помещения, а звонок все отзывался. То коротким треньканьем, то сплошным перезвоном. Это значит — Рыбкин давал то одиночный разряд вибратора, то целую серию подряд. Звонок и отвечал в той же последовательности.

Негромкий, но настойчивый перезвон в разных углах здания возвещал о том, что происходит. Передача сигналов. Передача на расстояния.

С ЛОЖКОЙ В МОРЕ

Новому приемнику становилось уже тесно в четырех стенах, он рвался на простор, на широкое поле действия. Попов делает еще один важный шаг. Он перешагивает с приемником из кабинета в сад Минного класса. В сад, который встретил его в первый день приезда своей желтой, опавшей листвой и своим фонтанчиком, в сад, который он всегда видел из окна, сидя в задумчивости у себя за столом, и который, освободившись сейчас от снега, готовился к весеннему пробуждению. Первый шаг к тому, чтобы выйти из рамок узколабораторных опытов.

Вибратор поставили в кабинете у раскрытого окна, а приемник унесли туда, в сад. Теперь уже не столики лаборатории, а скамейки, расставленные по дорожкам, служили им шкалой расстояний. Со скамейки на скамейку.

Передача на открытом воздухе оказалась довольно сносной. Во всяком случае, перебоев и капризов было не больше, чем раньше, в помещении. Но… Ох, уж эти вечные «но»