и дальше, а трубка с проволочками продолжала чутко откликаться на каждый зов вибратора.

Каждый раз Попову приходится громко кричать оттуда, чтобы Рыбкин услышал:

— Есть!

А Рыбкин, снова и снова пуская вибратор, кричит радостно:

— Даю!

Громкая перекличка вдогонку неслышной, невидимой волне.

Уже более пятнадцати метров расстояния. Такого им еще не удавалось. Но Попову и этого мало.

— По-моему, может быть еще вариант. Испробуем, — спокойно охлаждает он восторги ассистента.

Он предлагает вместо опорных проволочек поместить в трубку две тонкие платиновые полоски. Наклеить их внутри на стекло, а концы вывести на внешнюю поверхность и к этим концам подвести провода от батареи и гальванометра. Запереть порошок придется пробочками новой формы.

После долгой ювелирной возни наконец и это сделано. Трубка с платиновой обклейкой готова. На проверку ее, скорей на проверку!

Ой, что за трубочка! С первых же попыток она позволила раздвинуть расстояние до двадцати с лишним метров. Отличная форма, использующая чувствительность порошка.

Но что такое! Новая модель вдруг отказалась действовать. Впечатление такое, будто порошок совсем стал глух ко всякой волне. И вдалеке, и вблизи. Полная глухота. Вот те и хваленая трубочка! Попов склонился над ней, пощипывая и дергая в задумчивости бородку. В чем же ошибка?

Можно было дойти до исступления, выискивая причину. А потом оказалось, причина-то самая пустяковая. Она крылась в том узеньком месте, где внутренние концы платиновых полосок упирались в противоположные пробочки. Порошок забивался в этот закоулок, и обычное встряхивание уже не помогало.

Попов подрезал концы полосок, чтобы не было этого закоулка, и трубочка вновь заработала. Пустяк.

Рыбкин видел: Александр Степанович весь как-то просиял. А то ведь жалко было расставаться с трубочкой, с последним вариантом, на который он очень рассчитывал. Можно было и забраковать, отбросить его сгоряча.

Но предстояла еще длительная отработка этого варианта. Лишь серией последовательных испытаний удалось, например, установить, как важно засыпать порошка ровно столько, сколько нужно. Ни больше, ни меньше. Порошок должен вполне покрывать обе платиновые полоски и в то же время заполнять трубочку не более чем наполовину. Ни больше, ни меньше. А сколько нужно было перепробовать, чтобы обнаружить эту наилучшую дозу!

Постепенно обнаружилось также, что и напряжение батареи влияет на чувствительность трубки. При разном напряжении надо было по-разному осуществлять засыпку трубочки. То менять количество порошка, то менять расстояние между платиновыми полосками. Тонкая, филигранная игра разными составляющими элементами. Строгое взвешивание и отмеривание каждого миллиграмма, каждого вольта, каждого миллиметра, пока не будет найдено нужное равновесие. Гора мелочей.

И когда все это было осмыслено, найдено, десятки раз проверено, тогда и оказалась в руках Попова эта чудесная трубочка. Когерер. Вполне надежный. Высокочувствительный. Семнадцатый вариант.

Вот она лежит на его ладони, небольшая, с палец величиной, ничем на вид не примечательная стекляшка. Та самая трубка, о которой он скажет сдержанно в своем докладе: «Наиболее удачная форма». Но с ней можно гулять по всему физическому кабинету, уходить даже за пределы второй комнаты, пристраивая там приемник, а стекляшка будет все же воспринимать посылки волн с того первого столика у окна, где располагается обычно с вибратором Рыбкин. Новый когерер действовал и при открытых дверях, и при закрытых, ибо электромагнитная волна проникает сквозь каменные стены, деревянные перегородки, сквозь кирпич и штукатурку так же свободно, как солнечный свет через прозрачное стекло. Трубочка обладала характером ровным, устойчивым. На нее можно было положиться.

Ну, это, конечно, относительно — и ровность, и устойчивость. Надо было знать, как с ней обращаться. И соблюдая осторожность, и слегка понукая иногда, если вдруг… Словом, это ведь только первые, начальные шаги по разведке все еще неясного, таинственного мира электромагнитных волн.

— А ну, попробуйте, Петр Николаевич, — сказал Попов, — послать простейшую последовательность. Скажем, так. Посылка, пауза, посылка, посылка.

Они долго упражнялись в этом. Рыбкин нажимал на прерыватель в цепи катушки, стараясь соблюсти нужную последовательность. Посылка, пауза, посылка, посылка. Попов следил за стрелкой гальванометра, за характером ее вздрагиваний. И каждый раз пощелкивал пальцем по трубочке, чтобы вернуть ее к действию. Ну как, получается? Посылка, пауза, посылка, посылка.

Не так-то это просто — соблюсти хотя бы простейшую последовательность. То Рыбкин сбивался с ритма, то Попов не успевал вовремя встряхнуть щелчком трубочку. Последовательность ускользала. Трудно, очень трудно было подладиться под известную им обоим последовательность. А если бы она была неизвестна? Тогда что? Они пробовали и громко считать вслух, и подавать друг другу команды. До седьмого пота приходилось им репетировать, повторять, чтобы хоть дважды подряд получить то, что надо: посылка, пауза, посылка, посылка… Попову непременно хотелось этого добиться.

В ответ на безмолвную жалобу во взгляде вконец измученного ассистента он сказал:

— Вы понимаете, это уже не просто порция волн. Это сигналы.

И, повернувшись, стал собираться домой, предоставляя ассистенту самому переварить весь смысл того, что было только что сказано. Сигналы.

Рыбкин еще остался ненадолго: прибрать на столах.

Приспустил свет. Оглядел напоследок: все ли на месте, как полагается? Как обычно. Ничто не должно нарушать здесь заведенный порядок, — что бы ни произошло.

А что же произошло? Именно то, что сказал только что Александр Степанович.

ВОЗДУХ ВРЕМЕНИ

Слово это осветило совсем по-особому и его пристрастие к области электрических колебаний, и то, что предпринимал он здесь, орудуя с порошками и трубками. Сигналы!

Раз это слово было сказано не в виде оговорки, а вполне обдуманно, раз оно вошло с тех пор в лексикон их опытов в стенах Минного класса, оно несло за собой многое. Сигналы. Значит, не просто получение волн и их улавливание, а посылка с одного места на другое. От излучателя к приемнику. Значит, передача сигналов. И, стало быть, не только изучение ради изучения, но и еще очень важная цель: передача на расстояния. Без проводов. Мечта человечества, положенная на столики черновой экспериментальной работы. Попов вложил в свои поиски, в маленькую конструкцию из стекла и металла, именно то, что носилось пока только в воздухе. Передача на расстояния.

Действительно, носилось в воздухе. Мысль о том, что открытие электрических колебаний, возможно, приведет когда-нибудь к передаче без проводов. Ее высказывали некоторые из тех, кто был способен понять новую, только что возникшую теорию, разглядеть за ее представлениями и математическими знаками это обещание будущего. В то время как практические изобретатели, неспособные понять теорию, толкались совсем в другие двери.

Едва ученый мир узнал об открытии герцевых лучей, как в главном журнале русских электротехников «Электричество» появилась статья профессора Хвольсона. Университетский учитель Попова профессор Хвольсон живо откликался на все новое, и