Так вот, имейте в виду: это постановочная сцена. Все солдаты — актёры. Они одеты в соответствующую форму, измазаны в грязи. Белоснежные одежды Мессии контрастируют с окружающим пейзажем — это так. Он расположился на траве, а слева и справа к нему подходят солдаты в подчёркнуто различном обмундировании. Справа — в синем. Слева — в зелёном. Они подходят и бросают оружие к его ногам, а потом братаются. Они знают, что война — это глупость. Что все войны на земле нужно прекратить. Что теперь у них есть общий Мессия — их главный человек.

На самом деле всё было иначе. Сценарий схож, но режиссёр — другой. Более жестокий. Более сильный.

Но обо всём по порядку.

Начнём с посадки Джереми Л. Смита в самолёт. Он поднимается по трапу, улыбается и машет рукой. Именно машет, а не благословляет. На хвосте самолёта — огромный элсмит. Вслед за Джереми поднимается Уна Ралти. За ней — кардинал Спирокки.

Джереми проходит в салон и садится в огромное мягкое кресло. Ему приносят виски со льдом. Джереми отпивает глоток и возвращает стакан стюардессе.

«Яблочного сока, а?» — говорит Джереми Л. Смит.

Он сам не может этого объяснить. Просто сейчас ему захотелось именно яблочного сока — и никакого алкоголя. Это новое желание. Раньше такого не было.

Кардинал сидит напротив, Уна — рядом. И больше никого.

«Охрана», — говорил кардинал накануне. Он повторял это слово тысячу раз.

«Я защищу вас», — ответил Смит. И этих слов хватило.

Кардинал смотрит на Джереми пристально — разглядывает, как подопытную крысу. Джереми пьёт свой сок. Молчание. У кардинала — тысяча мыслей, но он не может ничего сказать, потому что любое слово покажется лишним. Абсолютно любое слово.

Остальные летят в другом салоне. Операторы, режиссёры, обслуживающий персонал.

«Это Африка, — говорил кардинал. — Там опасно».

«Везде безопасно, точно», — сказал Джереми.

Спирокки из ферзя превращается в пешку. Нет, не в пешку. В коня или слона, но не более того. До ладьи он теперь не дотягивает. Ладья — это Уна Ралти, с которой Джереми спит уже неделю. С ней одной. Девочки могут мыть его, но спит он с Уной. Обновлённой, красивой, с гладкой кожей и узким итальянским лицом.

Пока самолёт летит, телеканалы повторяют кадры, предшествовавшие вылету. Повторяют слова Джереми из официального заявления прессе: «Я еду на войну». Учебники по смитологии в спешке корректируются и дописываются. Пока самолёт летит, война приближается.

* * *

Первое, что вы видите на войне, — это грязь. Это кошмарная антисанитария. Средневековая помойка. Солдатский лагерь — это ещё ничего. Но подойдите ближе к линии фронта. Всё в пыли и в грязи, люди ползут по земле, люди шагают по грудь в болотной жиже, они срут и даже не подтирают свои задницы, потому что бумаги нет. Вообще никакой. Это война. Нет времени на то, чтобы почистить зубы, чтобы сменить бельё. Поэтому все воняют. Когда солдаты снимают обувь, птицы дохнут на высоте двадцати метров.

Но потом вы привыкаете. Вам кажется, что так и надо. Что вонючее бельё — это нормально. А ещё через какое-то время вы перестаёте чувствовать даже этот запах. И тогда вы замечаете, что война — это не так уж и страшно. Вплоть до тех пор, пока не увидите кровь.

Смотрите в кино: несут раненого. Он окровавлен, лицо в грязи. Он улыбается вам или скалится от боли — белые белки на чёрном лице. Разматывают временные бинты: порез, рана. Её промывают и бинтуют. Всё красиво.

Но в реальности иначе. На такие порезы вообще не обращают внимания. Нужно встать и хромать дальше. Пусть болит — сожми зубы, ты мужчина. А то, что несут на носилках, скалиться уже не может. Вот оно: кишки кровавой грудой лежат на животе. Вот ещё: вместо лица кровавая каша, на нерве свисает один глаз. Вот ещё: нет обеих ног, и наружу торчат обломки белых костей. Доброе утро, не хотите ли проблеваться? Пожалуйста.

А теперь поймайте любого из них за руку и спросите, ради чего они сражаются. У них всегда наготове шаблонный ответ для телеящика. За Родину. За свободу. За Отчизну. На самом деле им плевать на Отчизну. Они сражаются за деньги или по призыву. Две причины: пряник и кнут. Они идут в бой ради собственной выгоды. Чтобы заработать. Чтобы избежать наказания. Меркантильность превыше всего. Это не их Родина. Свою Родину они просрали много лет назад. Раздали по копейке, проиграли в карты.

Джереми Л. Смит летит на чью-то чужую родину. «Выберите мне войну, а?» — сказал он, и они выбрали, эти помощники и менеджеры. Две страны в Центральной Африке, внутренний конфликт. Автоматы Калашникова, нищета и генерал-император во главе каждого государства. Доброе утро новым бокассам. У них самая сияющая форма из всех самых сияющих форм на планете. У них больше наград, чем у любого генерала любой страны. Они молоды и могут убить своего подчинённого только за то, что тот повернулся к ним спиной. Они любят бриллианты. Ещё они любят золотые автоматы и платиновые пистолеты. Ими неудобно пользоваться по прямому назначению, зато очень эффективно размахивать на глазах у подчинённых.

Они верят в Бога. Вы можете усомниться в моих словах, но все эти людоеды — крещёные. Они носят на груди крестик, и это не пустая побрякушка. Они и в самом деле веруют. Они приходят в церковь и искренне исповедуются. А если им что-то не нравится, то тут же стреляют в священника из золотого «калаша».

Они допускают ошибку, потому что не принимают элсмит. Им нравятся их кресты — православные и католические. Им нравятся церкви с символикой смерти. Крест — это орудие пытки, орудие убийства. С таким же успехом эмблемой христианской империи могло стать копьё. Или нож. Или два дерева, между которыми на верёвках растянут человек. Потому что это тоже способы убийства. Крест просто случайно подвернулся под руку. Так уж вышло, что в Риме любили распинать.

А теперь им предлагают элсмит. Фаллос Джереми Л. Смита. И они не хотят водружать на свои колокольни чей-то член. Они не знают, что это член, но инстинктивно сопротивляются. Они хотят лично увидеть Мессию, пожать ему руку, поговорить о своей стране, сделать умные лица, а потом пристрелить его из золотого автомата, если он им не понравится. Отличная схема, как мне кажется.

На самом деле я знаю, что вы об этом думаете. Вы можете строить из себя святош. Можете говорить, что вы не расисты, что все равны. Можете бороться за права чёрных и мусульман. За то, чтобы у них были работа и жильё. Вы можете утверждать всё, что угодно. Права человека. Да, конечно. Но вы думаете иначе. Если с вас содрать маску, под ней окажутся ненависть и презрение. «Тупые грёбаные ниггеры», — вот что вы думаете. Ещё бы. Когда из южной части африканского континента выгнали белых фермеров, там тут же начался голод. Потому что африканец не может работать, если его не бить кнутом. Вы это знаете, вы об этом думаете, но вы не можете сказать это вслух, потому что политкорректность превыше всего. Потому что Microsoft Word подчёркивает слово «негр» как ошибочное. Надо говорить «чёрный». В США — «афроамериканец». Но все они — ниггеры, как их ни крути. Тупое наглое стадо.