На самом деле для голода причин нет. Вообще никаких. Голод — это предлог для получения гуманитарной помощи. Халявной жратвы для народа. Вы смотрите телевизор. Вы и в самом деле думаете, что Африка состоит из пустынь? Что это сплошной песок и неплодородные почвы? Что вода там стоит дороже нефти? Вы ошибаетесь.

Африка — это цветущий континент. Особенно её южная часть, начиная примерно с Центральноафриканской Республики. Это очень богатый континент. В Африке есть такая земля: что ни брось на неё — всё вырастет само, без удобрений и химикатов. Всё поднимется в рост, потому что там в равной пропорции дождей и солнца. Леса полны животных, а африканские коровы больше европейских. Хотя молока, надо признать, дают меньше.

Просто африканцы — ленивые. Они готовы ничего не жрать и подыхать от голода и лишая, обезвоживания и цинги, лишь бы ничего не делать. Лишь бы не нужно было поднимать свою тощую задницу. Лишь бы не пришлось работать от зари до зари. Европейские предприниматели, приезжающие в Африку, строят там идеальные фермы. Всё кипит и спорится. Африканец этого не может. Не потому, что он тупой. Хотя это — тоже. А потому, что он ленивый.

Богатый африканец, получивший образование в Европе, возвращается и сразу становится королём. Потому что европейское воспитание внушает ему самое важное — необходимость работать. Необходимость управлять другими, чтобы они тоже работали. Суть в том, что если ни разу не поднять свою задницу с дивана, то не будет ничего. Не будет ни марципанов в шоколаде, ни индейки на Рождество, как говорят американцы.

Кстати, раз уж я отвлёкся. Вы ненавидите тех, кто купается в деньгах, ничего для этого не сделав. Когда олигарх сам приходит из нищеты к своим миллиардам, вы завидуете, но понимаете, что он — молодец. Что он умеет делать то, чего не умеете вы, — деньги. Что он заработал эти деньги своим собственным умом. Нет, не эта категория вас раздражает. Вас выводят из себя те, кто подпадает под понятие «золотая молодёжь». Детишки этих олигархов. Они в жизни не ударят и палец о палец, но у них всегда, с самого детства, есть всё. Самые дорогие игрушки, потом машины, девочки, клубы, яхты и отели. Они ничем этого не заслужили. Ни одним своим действием. Никаким поступком. Ни единой мыслью. Это золотое быдло, цвет дерьмового общества.

Иногда они хотят петь. Конечно, они не умеют. Конечно, это безголосые тупые красавчики в дорогущих костюмах. Но в них вложено бабло. Папаши и мамаши вкладывают в них миллионы и превращают их в суперзвёзд. Они платят за ротации на радио и телевидении, за съёмки клипов. За «Фабрики звёзд». Это звёзды-однодневки, говно над пропастью, игрушки для толпы. Вас раздражают их хари, потому что у вас нет таких денег, и будь вы хоть сто тысяч раз талантливы, никто не заметит вас, все оботрут об вас ноги, затопчут и не обратят внимания. Вы можете писать гениальные книги, петь гениальные песни, рисовать гениальные картины. Но видеть будут только этих мальчиков и девочек, сыновей и дочерей тех, кто наверху. Они вам не ровня.

И самое страшное. Вы думаете, что они ниже вас. Тупее, слабохарактернее, бездарнее. Но вы ошибаетесь. Они — выше вас. Они — круче, красивее, лучше. Это правда и истина в одном лице, это аксиома, которую нужно запомнить. Никаких доказательств, просто утверждение. Вы — ничто, прыщик на лбу у слона, разменная монета Бога, червяк под лопатой. Единственное, что имеет значение, — это деньги.

Джереми Л. Смит не хочет такого мира. Он хочет всё изменить. Мир для него — глина в ладонях Бога. Он начинает с нарывов, которые уже гноятся. С гангрены, со злокачественной опухоли. Это рак совести, доброе утро, больной. Он начинает с войн и эпидемий, с голода и рабства. У тех, кто наверху, ещё всё впереди, попомните моё слово.

То, что делает Джереми Л. Смит, — это добро, утверждают учебники. Вы читаете про его доброту и величие. Это чушь. Всё, что делает Джереми Л. Смит, — это сублимация ненависти. Это месть за собственное детство. За нищету и пьянство. За отца, которого не было. За девчонок, которые не давали. За всё то дерьмо, которое досталось ему в жизни. Все исцеления, спасения, благословения — это ненависть. Кипящая, злая ненависть Бога к тому, что он когда-то создал в надежде на лучшее.

А по телевизору Джереми Л. Смит снова воздевает руки к небу. И земля поднимается, и из неё прорастают деревья и кустарники с сочными плодами, и из леса выходят звери, а из воды поднимаются рыбы. Это происходит на глазах у миллионов, на глазах у оператора, и это не фейк, не подделка, не постановка. Это именно то, что называется правдой. И эти страшные дети, эти уродцы, вдруг принимают человеческий облик. Их животы пропадают, плечи раздаются, кости обрастают мясом. Головы становятся нормальными. У их матерей появляются груди, а у отцов — мошонки. Их желудки готовы принимать дары, и эта земля уже никогда не станет сухой. Она всегда будет кормить этих ленивцев, эти отбросы общества, этих горе-земледельцев.

И за это следует благодарность. Они склоняются перед ним, как прежде склонялись перед крокодилом или кокосом. Джереми и крокодил — это для них одно и то же. Они не могут верить в абстрактного Бога, в человека на кресте. Они не могут поклоняться элсмиту, если никогда не видели первоисточника. Но теперь — могут. Теперь слух о Мессии дымом костров и барабанным боем разносится по Африке. Теперь они могут верить в то, что видели своими глазами. Им не надо придумывать, не надо воображать. Не надо представлять. У них есть Джереми Л. Смит, которого можно потрогать, которого можно увидеть, понюхать, почувствовать. Вот он — шоу для неверующих, ловите.

Вы видите эти кадры. Джереми стоит посреди коленопреклонённой толпы. Они смотрят на него снизу вверх, по их впалым щекам текут слёзы радости. Я скажу вам, что они сделают потом. Они смастерят деревянных идолов с лицом Джереми и воткнут их в землю. Я не удивлюсь, если они станут приносить ему жертвы. Так уж они устроены. Такова их религия. Их вера. Ее предмет — вторичен. Главное — сама вера, процесс.

А вот другая картина. Она — постановочная. Потому что настоящее страшнее выдуманного. Никакой фильм ужасов не напугает так, как простые картины быта. Это не оспа. Это что-то более изощрённое, что-то более уродливое. Это язвы, покрывающие человеческие тела сплошным наростом, как корой. Из людей сочится желтоватый гной, у них вспухшие языки, затыкающие рты, подобно кляпам. У них нет волос, а на голове — сотни язвочек, и все они кровоточат. Это эпидемия, не страшная для белых. Этим болеют только чёрные. И Джереми входит в очередную деревню и возлагает руки на очередную голову. Руки его измазаны в крови и гное, а изуродованный чернокожий стряхивает с себя струпья, пытаясь приспособиться к своей новой, блестящей и гладкой коже.

Исцеление тут — дело вторичное. Джереми не просто исцеляет. Они больше никогда не будут болеть. Он вырезает не только вирус. Он уничтожает грязь и жару, все возможные причины возникновения очага заболевания. Они стоят перед ним — красивые стройные африканцы с лоснящейся чёрной кожей — и верят в него так, как не верит никто, даже он сам. И сейчас Джереми Л. Смит более, чем когда бы то ни было, ощущает себя Мессией.

Дважды в кадр попадает Терренс О'Лири. Оператор не знает, что это за человек в отглаженном чёрном костюме. В сорокаградусную жару на нём — ни бисеринки пота. Точно костюм — его вторая кожа, точно он испаряет влагу через лацканы и карманы. Затем Терренс подходит к оператору, просит больше его не снимать и изъять из плёнки кадры с его участием. «Это очень важный вопрос», — говорит он и предъявляет оператору удостоверение. Оператор читает и кивает с выражением страха на лице. Терренс О'Лири прячет документ во внутренний карман пиджака.