Боюсь, придется порыдать. Надо найти Эндрю.

Я встаю с кушетки и направляюсь к стеклянным раздвижным дверям, ведущим во двор, но тут же останавливаюсь как вкопанная: навстречу мне двигается чудовищно раздутая, ужасающе потная и невозможно огромная беременная женщина. Она на добрые тридцать сантиметров ниже меня, при этом на ней спокойно умещается сотня лишних килограммов веса. И еще на ней кошмарное желтое платье с цветочками, которые живо мне напомнили кухню моих родителей образца 1975 года. Шикарно. Если это не Знак Божий, что я проведу остаток жизни в качестве коровы, то я уж не знаю, что это.

– Вы не знаете, где тут можно найти воды? – спрашивает она меня.

– Э-э-э... – говорю я, пытаясь избежать зрительного контакта. – По-моему, я видела холодильник в той комнате.

– Спасибо. – Она неловко улыбается, как будто чем-то смущена. – Так жарко...

– Очень жарко, – говорю я, делая вид, что не замечаю, что она потеет, как мужик. – На улице просто ужасно.

Какая-то часть меня очень хочет разглядеть ее как следует, но она такая огромная, что я просто не могу себя заставить это сделать. Возникает искушение закрыть глаза руками и подглядывать сквозь пальцы, но она уходит, не дав мне даже попенять себе, как неприлично это смотрелось бы. Вот теперь точно придется рыдать.

Я отчаянно высматриваю во дворе Эндрю, но все, что я вижу, – вопящие дети и куча теток, которые, честное слово, лучше смотрелись бы со стаканами водки в руках. Я иду и нервно пританцовываю в ритм мерзкой песенке, которая крутится у меня в голове. Что же я наделала. Что же я наделала. Что же я наделала. Слезы уже в опасной близости от глаз, когда я наконец обнаруживаю Эндрю, забравшегося под зонтик в углу двора. Он сидит и смотрит, как несчастное годовалое создание в костюме телепузика танцует в окружении теток, сидящих на траве. У каждой тетки на коленях по такому же младенцу, все поют песенку телепузиков и пытаются вынудить своих младенцев хлопать в ладоши. В ответ на это насилие половина детей орут как резаные, остальные мусолят во рту слюнявые травинки. Вокруг женского хоровода расположились папаши с приклеенными к лицам видеокамерами и целятся своими зумами то в телепузика, то в своего вопящего и/или слюнявого наследника. Вся сцена нервирует меня по целому ряду причин, но видеозапись поражает в самое сердце. Это уже выше моего понимания, я просто не верю, что у кого-либо может возникнуть желание смотреть на такое еще раз.

Я выволакиваю Эндрю из-под зонтика и сообщаю, что необходимо срочно провести совещание.

– У тебя что-то не в порядке? – спрашивает он. Слезы брызжут, как только я начинаю говорить.

– Не в порядке? Не в порядке?! А что тут в порядке? Посмотри на детей – это же чудовища, каждый из них. А на задницы их мамаш не успел посмотреть? Здесь всем детям по году. Как они могли не сбросить вес за целый год? Получается, что я идеалистка? Ты думаешь, я смогу потом похудеть? А эта беременная? Ты ее видел? Она жутких размеров. Это разве нормально? Как мог ребенок весом в три килограмма сделать ее такой жирной? Я этого не выдержу. А ее платье? – Я гневно тыкаю в него пальцем. – Если это и есть одежда для беременных, то у нас будут серьезные проблемы, потому что я лучше вообще к чертям собачьим из дома выходить не буду, чем напялю на себя палатку, канающую под платье. – Слезы уже льются ручьем. – Как ты мог со мной такое сделать? – ору я. – Это все ты виноват. Я теперь буду страшной жирной коровой, и это все ты виноват!

Эндрю смотрит на меня, и я вижу в его глазах немой вопрос: что они сделали с моей женой? Потом он начинает говорить – медленно и спокойно:

– Во-первых, не может быть, чтобы хоть одна из этих женщин была до родов такой же стройной, как ты. А если и была, значит, она не отнеслась к этому серьезно и наверняка всю беременность ела все, что захочется. Ты ешь здоровую еду, следишь за калориями, зарядку делаешь, а когда родишь – сядешь на диету, займешься собой, и все будет как прежде.

Я начинаю думать, что в этом есть смысл. Бегать я не перестала, и правило «три-тысячи-лишних-калорий-в-день» соблюдаю почти всегда. Однако, начиная с этого момента, надо быть поосторожнее. Мне уже немного неловко за обвинения в разрушении моей жизни. Я выпячиваю нижнюю губу и хлюпаю носом, что, как я надеюсь, должно сойти за проявление угрызений совести.

– А беременные платья? – всхлипываю я. Эндрю с облегчением наблюдает, как возвращаюсь прежняя я, и улыбается:

– Не может быть, чтобы все беременные платья выглядели исключительно так. Мадонна была беременна, Сара Джессика Паркер была беременна, куча знаменитостей были беременны и при этом выглядели шикарно. А если ты не найдешь одежды, которая тебе понравится, мы просто пойдем и сделаем тебе на заказ, хорошо?

Если вы хотели спросить, почему я вышла замуж за Эндрю, то именно поэтому. Любой другой мужчина выкинул бы меня из окна десять минут назад, но Эндрю попросту потворствует моим приступам бешенства. Иногда я думаю, что это его тайная страсть. Я еще раз всхлипываю.

– Ты обещаешь?

– Обещаю.

– Ладно, – говорю я, вытирая слезы. – Мне уже немножко получше. Пойду найду Джули.

– Хорошо. А я пойду еще посмотрю на телепузика. Мы тут поспорили, сколько он еще продержится, пока не отключится по такой жаре.

Я награждаю его поцелуем в щечку и направляюсь обратно к дому. Когда я нахожу Джули на кухне, она тут же набрасывается на меня.

– Вот ты где, – говорит она. – Я тебя везде искала. Ребеночек уже здесь.

Глядя на ее сияющее лицо, можно подумать, что Элвис вернулся. Она хватает меня под локоток и тащит в укромную комнатку, где на кушетке в одиночестве сидит женщина и. сторожит переносное детское сиденье для машины.

– Лара, это подруга моей сестры, о которой я тебе говорила, у нее недавно родился ребеночек. – Она так артикулирует слово ребеночек, будто я недавно научилась говорить по-английски и понятия не имею, что оно значит. Джули взмахивает руками над детской переноской, и только тогда я наконец замечаю, что там спит ребенок.

Пока Джули квохчет над ним, я окидываю ее подругу оценивающим взглядом и быстро определяю, что она Не Такая Как Я. Под этим термином я имею в виду, что на ней нет ни следа косметики, короткая стрижка типа «здрасьте-я-молодая-мамаша», руки отчаянно нуждаются в маникюре, а наряд состоит из мешковатой серой футболки, малиновых штанов на резинке и шлепанцев.

Фу, да тут требуется не только маникюр, но и педикюр.

Джули точно говорила мне, как ее зовут, но я уже забыла, а сама Джули оставила нас в комнате и помчалась фотографировать именинницу. Значит, так, ну ладно. Я сажусь на кушетку рядом матерью и дитятей и тихо благодарю Бога, что по мне еще не видно, что я беременна. Не хватало мне вести материнские беседы с этой чумичкой в трениках. Я только хочу попробовать подержать ребенка и сразу уйти.

– Ух ты, – говорю я, глядя на детское сиденье. – Поздравляю вас. Джули сказала, что ему шесть недель. Это так здорово.