– Здесь есть кто-нибудь? – снова этот голос, только уже ближе.

– Да. Ты кто? – спросил Женя, хотя вряд ли это имело какое-то значение. Этот кто-то только что спас его от смерти.

– Я – Марина. Я потеряла каску с фонарем и заблудилась.

Жене показалось, что девушка хохотнула. С ума сошла, – подумал Соловьев. Она могла быть какой угодно – сумасшедшей или еще какой, но только не испуганной. Женю это немного насторожило, но когда девушка подошла вплотную, все сомнения развеялись. Она была вполне нормальным человеком, и у нее за спиной был рюкзак. Женя не знал, сколько времени прошло с последней трапезы (ему казалось, что он ел полчаса назад), но желудок требовал пищи.

– Марин, а у тебя еда есть?

Он очень надеялся, что девушка не съела тушенку сама и не скормила каким-нибудь крыскам.

– Да, конечно.

Девушка сняла рюкзак и начала развязывать лямки. Выудила банку и кинула инструктору. Тот замешкался, и банка, ударившись о руку, а затем о грудь, упала куда-то в темноту. Женя выругался и нагнулся за ней. За секунду до того, как они скрылись в темноте, Евгений увидел берцы Сухорукова. Соловьев отскочил и направил луч фонаря в ту сторону, где только что он видел армейские ботинки. Никого. Темнота играла с ним. Он все-таки поднял банку.

– Я что-то пропустила? – спросила девушка. – А где все?

* * *

Борька будто проснулся, когда Оля вскрикнула. Ее каска валялась на земле, а сама Ольга билась о стену и визжала. Он поковылял к ней. Фонарь на его лбу высвечивал черноту вокруг супруги.

– Да что с тобой?!

Борька понял, что еще чуть-чуть, и ее поведение сведет его с ума. Он схватил жену за руки и развернул к себе лицом.

– Успокойся! – крикнул он. – Что, черт возьми, с тобой происходит?!

– Месячные у нее, придурок!

Шувалов подпрыгнул и, встав на раненую ногу, вскрикнул. В паре метров от них стояла та самая потрепанная девица из прошлого, которую они приволокли домой и с которой…

– С которой у тебя ни хрена не вышло, – договорила его мысль девушка.

Выглядела она еще хуже, чем тогда. Юбки на ней не было. Блузка, надетая наизнанку, и рваные колготки. Огромная дыра открывала волосатую промежность. Борька вспомнил, что это он разорвал колготки, потому что не смог снять их с пьяной женщины. Его тогда, как, впрочем, и сейчас, удивило, что под колготками нет трусов, но он быстро откинул эту мысль. Его больше волновал будущий процесс совокупления. Боря почувствовал, что и сейчас легкая волна возбуждения нахлынула и отступать не спешила.

Он отпустил руки жены.

– Иди сюда, – пьяно выдохнула шлюха. – Иди сюда, может, в этот раз все выйдет.

– Может быть, – включился в разговор Борька.

Он собирался завершить начатое. Шувалов подошел к девушке. Хотел обнять ее, но его глаза опустились вниз. Он просто хотел убедиться. Убедился? Кровь огромными каплями набухала на лобке и стекала по ногам на пол. Земляной пол был весь мокрый, земля не успевала впитывать жидкость. Борька отшатнулся.

– Ну что же ты, дружок? Я готова, – улыбнулась девица.

Боря присмотрелся – из ее рта тоже текла кровь. Подбородок был вишневого цвета, будто она ела варенье. Крови было так много, что, казалось, прорвало трубопровод или слив со свинофермы Финагина. Борька отступил. Слишком быстро, потому что раненая нога отдалась болью, и он упал. В следующий момент он услышал чавкающий звук. Будто кто-то бежал по лужам. К нему кто-то приближался. Он слышал много ног. Борька попытался встать, но не смог. Он как можно быстрее отполз к стене и только оттуда посмотрел на приближающихся.

Их стало больше. Намного больше. Если там, в комнате, на них напали не больше десяти человек, то здесь их было не меньше полсотни. Борька, превозмогая боль, поднялся на ноги. Толпа стояла не шелохнувшись. И только он собирался спросить у них, кто старший, они с криками бросились на него.

* * *

Самсонов следил за Федькой, пока тот расхаживал по воздуху от края до края ямы.

– Послушай, Федька, я тебя больше не обижу. Иди сюда.

– Я боюсь, – хныкнул Федька. – Ты мне сделал больно, а теперь я боюсь.

– Чего ты боишься? Ты же видишь, я один.

– Нет. Ты не один, – сказал Федька.

Сергей сначала подумал, что он говорит о Наташе, но потом увидел, как напуган дурачок, и обернулся. Наташа, разинув рот, смотрела на брата, а за ней стояли люди. Свирепые лица сумасшедших людей взирали на них как на будущих жертв.

– Наташа, иди сюда, – тихо сказал Сережа. – Не беги, просто иди.

Девушка поняла, что сзади что-то опасное, поэтому, не обернувшись, пошла к брату.

– Что там? – не выдержала и спросила Наташа, когда подошла к Сергею.

– Лучше тебе не знать. Иди первой, – показал Самсонов на выступ и только теперь вспомнил о Федьке. Сергей посмотрел на яму – слабоумного там не было.

Наташа прижалась спиной к стене и сделала первый шаг на выступ. Краем глаза она глянула на то, что было за ней. Она едва не упала, нога соскользнула, но Наташа смогла удержаться.

– Давай быстро на ту сторону, – сказал Сергей и повернулся лицом к толпе.

Только перед лицом реальной опасности понимаешь, как дорога жизнь. Что двадцать пять – это вообще не тот возраст, когда тебе должно что-то угрожать, кроме операции на аппендикс. Сейчас, стоя перед этими ублюдками, мечтающими его разорвать, он не готов был умереть. Разве мог он предположить, что, занимаясь этим идиотизмом (Борька называл это экстримом), подвергает себя смертельной опасности? Может, Шувалов подобное и имел в виду, но Сережка думал о чем-то другом. Ну, пощекотали бы немного нервы, ну, струхнули бы, но все остались бы живы. А теперь что? Теперь Сереге просто наплевать на остальных. Ему надо спасать сестренку и себя, любимого. Только как? Броситься в яму и свернуть шею. Это как вариант, чтобы не видеть, как крестьяне забивают лопатами Наташку.

Перед лицом смерти все равны. Где он слышал эту фразу, Сергей не помнил, но сейчас он готов был поспорить с этим. Может быть, перед старухой с косой и все равны, но только застает она их в разных местах и за разными делами. Кого-то с молодой любовницей на съемной квартире, а кого-то с газетой в сортире. И только вот таких, как Серега, экстремалов – в заброшенной шахте, у черта на куличках.

«Ну почему мне не суждено умереть в джакузи с бокалом дорогущего шампанского? Почему я стою здесь грязный, как шахтер, и меня окружили сумасшедшие с вилами и всякой утварью, больше пригодной для работы в огороде, чем для убийства?»

Ответ у него был, но от него легче не становилось.

«Потому что ты болван, которому суждено умереть по-дурацки».

– По-дурацки, но больно, – сказал Сережа и бросился на противников.