там чуть не обокрали, но миссис Леви бросила на нее многозначительный взгляд.

– Ш-ш, Бекки. Так откуда вы, Бат-Шева, будете?

– Я жила во многих местах, но родилась в Вирджинии, – ответила Бат-Шева.

– А где в Вирджинии? – поинтересовалась Бекки. – У меня кузен из Ньюпорт-Ньюс. Его отец был там раввином. Может, вы его знаете?

– Я выросла в Хэмптоне. Это совсем рядом с Ньюпорт-Ньюс, но я, скорее всего, не знала раввина.

Мы ни на минуту не забывали о том, что Бат-Шева перешла в иудаизм, но довольно усиленно делали вид, будто она всегда была еврейкой. Однако неудобная тема все равно всплыла. Само собой, Бат-Шева не знала раввина из ньюпортньюсовской синагоги. Когда доходило до сравнений, кого мы знаем и откуда, с какого юношеского слета, из какого летнего лагеря или колледжа, нам не было равных в еврейской географии.

Бекки готова была сквозь землю провалиться после своей оплошности. Она могла поклясться, что слышала, как Шира что-то пробормотала, то ли «отличный ход, ма» или, может, «так держать» – она теперь вечно отпускала саркастические ремарки. Просторная комната словно сжалась вокруг Бекки, мягкие диванные подушки стали ей тюрьмой, а повисшая тишина – напоминанием о ляпе. Однако опрометчивость Бекки позволила миссис Леви подобраться к кое-какой информации. Теперь, когда тема затронута, можно наконец задать вопрос вслух. Уже не одну неделю мы ходили вокруг да около, и, если Бат-Шева не собиралась давать прямой ответ, миссис Леви была намерена сама разоблачить ее.

– Могу ли я спросить, – начала миссис Леви, – что именно заставило вас перейти в иудаизм?

Вот так, вопрос прозвучал, и задать его оказалось проще, чем она думала. С небес не посыпались молнии, комнату не огласили изумленные охи и ахи. Даже Бат-Шева не выказала удивления. Напротив, она улыбнулась миссис Леви, довольная возможностью поговорить об этом.

– Меня всегда тянуло в иудаизм, словно Всевышний звал меня, – сказала она.

– Неужели? – бросила миссис Леви. Ее Всевышний никогда не звал, и вообще-то она четко помнила, как они учили, что в наше время Он больше не обращается к людям напрямую.

– Я гуляла по городу в пятницу вечером и проходила мимо синагоги, хотя тогда я еще не знала, что это. Двери были открыты, и я зашла. Никогда не видела ничего подобного. Зал был полон жизни. Люди пели, хлопали, раскачивались взад-вперед. Я тоже стала раскачиваться и петь. Я не знала слов и ничего не понимала, потому что они были на иврите. Но это не имело значения. Может, они всегда таились где-то глубоко во мне, может, были частью моей жизни в других временах и краях.

– Это не похоже ни на одну синагогу, в которых мне доводилось бывать. Вы уверены, что она была ортодоксальной? – спросила Бекки. – Насколько я слышала, в Нью-Йорке все синагоги снаружи одинаковые.

Бекки никогда не бывала в неортодоксальной синагоге, но ее четвероюродный брат принадлежал консервативной ветви иудаизма, что, полагала она, делало ее в некотором роде экспертом в этом вопросе.

Миссис Леви оборвала ее:

– Мы слушаем, Бат-Шева. Что же было дальше?

– Ко мне подошла женщина и протянула руку. Мы стали раскачиваться вместе. Слова закончились, все вновь и вновь пели только саму мелодию. И это уже не звучало как пение отдельных людей. Все голоса слились в один. Когда началась следующая молитва, женщина взяла меня за руку и отвела на место рядом с собой, в первом ряду женской стороны. Она дала мне сидур, и я стала читать на английском. Потом все принялись танцевать, меня тоже подхватили в хоровод женщин. Мне казалось, я делала это всю свою жизнь. И тогда-то я поняла, что нашла то, чего мне всегда не хватало.

– Вам всегда чего-то не хватало? – решила уточнить миссис Леви.

– Перед тем как перейти в иудаизм, я ощущала в жизни огромную дыру, как голод, только гораздо глубже.

– Но почему вы были уверены, что хотите стать еврейкой? – спросила миссис Леви. Она не могла взять в толк, зачем кому-то добровольно взваливать на себя выполнение стольких заповедей. Ей с трудом удавалось все их упомнить, а ведь она в этом с самого рождения.

– Просто показалось правильным. В юности я знала одну еврейскую семью. Их мать по пятницам зажигала свечи, и я заходила к ним посидеть. Она зажигала их для каждого из своих детей и как-то спросила, хочу ли я, чтобы и для меня зажгли одну. Мне нравилось смотреть, как моя свеча горит рядом с другими. Годы спустя, когда я очутилась в той синагоге, все стало на свои места. Я хочу верить, что некая рука всегда вела меня к иудаизму.

Слушая ее рассказ, миссис Леви словно заново вдруг ощутила, что иудаизм и в самом деле хорош. Если такие, как Бат-Шева, стремились стать евреями, в иудаизме определенно что-то есть. Не то чтобы у нее были сомнения (ну или, по крайней мере, она ни разу всерьез в этом не усомнилась), но получить подтверждение со стороны не лишне. Всякий раз, как миссис Леви слышала о людях, оставивших иудаизм, она испытывала укол беспокойства. Может, они знали что-то, о чем не догадывалась она? Были ли они умнее ее? Считали ли теперь ортодоксальных евреев недалекими, отсталыми и суеверными? Но если Бат-Шева выбрала иудаизм по своей воле, можно немного выдохнуть. Миссис Леви искренне улыбнулась ей. Как знать, может, эта новенькая здесь очень даже приживется.

– Давайте вернемся к вашей истории, – сказала миссис Леви, желая дослушать до конца. – Что было дальше?

– Когда служба закончилась, женщина поцеловала меня в щеку и пригласила к ним на субботний ужин. О стольком хотелось ее расспросить, но я решила, что лучше все прочувствовать, а волнующие темы отложить на потом. У нее в гостиной стоял огромный стол. Еще не рассаживались, потому что она никогда не знала, сколько человек придет. Гости были отовсюду. Некоторые, вроде меня, еще ни разу не отмечали шабат, другие делали это каждую неделю. Мне и в голову не пришло сказать, что я не еврейка. Никому не было дела, откуда я. Важно лишь, что я там и счастлива там быть.

Трапеза длилась много часов, и после полуночи нас осталось пятеро. Разговор зашел о важном, и я была к этому готова. Как можно почувствовать Бога, спросил один мужчина. Как можно постичь нечто, столь далекое от нас? Этот мужчина обратил на меня внимание. Так я встретилась с Бенджамином. Он пошел меня провожать. На следующей неделе я вернулась в синагогу и представилась раввину. Мы начали заниматься, и через год я