Обвиняемые в хищении госсобственности особенно стремились вступить в сделку с прокурорскими работниками. В 1949 г. следователь прокуратуры Сталинского района г. Иваново, говорят, вытряс 1 000 руб. из некой Понжиной, которую обвиняли в краже 419 руб.81 Согласно докладу КПК, тот же следователь позднее вымогал взятку у обвинявшегося в воровстве работника хлебозавода. Он также приостановил два дела о хулиганстве, после того как обвиняемые и их отец устроили ему угощение с водкой. Впоследствии этот следователь попал под суд и получил приговор к 10 годам заключения82.

Следователи, занимавшиеся преступной деятельностью на некоторых предприятиях, тоже имели хорошую возможность вымогать взятки. Руководители предприятий пищевой и спиртовой промышленности преподносили работникам прокуратуры обильные дары, уберегая своих сотрудников от ареста за нелегальную спекуляцию на черном рынке и другие хозяйственные преступления. Они подкармливали местных должностных лиц дефицитными продуктами и ликерами, неофициально снабжая также их окружение. Старший инспектор Саратовской городской прокуратуры М. С. Лобанов, отвечавший за расследование злоупотреблений в местной спиртовой и табачной промышленности, принимал подарки за прекращение уголовных дел83. По данным следствия, завершенного в мае 1949 г., он «бесплатно получал на табачной фабрике папиросы, пиво на пивзаводе». По словам следователей, местной милиции и прокуратуре, когда те принимались расследовать нарушения на хозяйственных предприятиях, часто затыкали рот «знаками благодарности», как правило, бесплатными продуктами и спиртным.

Разумеется, многим прокурорским работникам предоставлялась отличная возможность получать подобные «подарки» от руководителей предприятий своего региона. В апреле 1950 г. Комиссия партийного контроля рассматривала дело заместителя прокурора Красноярского края В. С. Бабенко, обвинявшегося в получении мясопродуктов и спиртного в подарок от подозреваемых, которые сами обвинялись в хищении государственной собственности84. По материалам следствия, «группа преступников» из мясного треста, включая директора треста, главного инженера, бухгалтера и снабженца, продавала на черном рынке украденные мясо и спиртное. Свои делишки она прикрывала при помощи подарков прокуратуре. Собственно, сотрудники мясного треста подносили подарки многим руководящим кадрам края, в том числе высокопоставленным работникам прокуратуры и Министерства государственной безопасности, начальнику железной дороги и заместителю заведующего отделом кадров крайкома партии. Кроме того, работники прокуратуры «под видом технических нужд» получали спиртное от красноярского ликеро-водочного треста и продали на сторону 780 литров «на личные нужды». Тресты использовали доступ к ценным дефицитным товарам, чтобы откупаться от властных элит края. Например, на октябрьские праздники 1946 г. мясом обеспечили широкий круг партийных и советских работников. В феврале 1946 г. аппарат ликеро-водочного треста раздал 40 литров спиртного членам делегации, которая отправлялась в Москву представлять Красноярский край на сессии Верховного Совета. Прокурор тогда за подарки в виде спиртного прекратил расследование этих злоупотреблений. Следователи КПК пришли к заключению, что большая часть краевого руководства (включая партийных руководителей, начальника милиции и председателя крайисполкома) знала о ситуации, но ничего не делала, порой храня молчание в обмен на подарки. За участие в подобных махинациях заместитель прокурора Бабенко получил в апреле 1950 г. всего лишь строгий выговор, вероятно, благодаря хорошим связям в местной политической структуре85.

Собственно, тенденция к более строгим наказаниям за взяточничество в конце войны возникла отчасти потому, что провинциальные прокуроры и другие должностные лица на местах так легко поддавались мелким соблазнам86. По данным подробного исследования взяточничества в Украинской ССР в 1949 г., большинство взяток, предлагавшихся милиционерам, судьям, работникам прокуратуры (и принимавшихся ими), были очень невелики – от 50 до 200 руб. В западноукраинской деревне самой популярной взяткой служили продукты питания87. Разумеется, представителей высшего руководства беспокоило, что попустительство местной прокуратуры за столь скромные подарки уменьшает способность государства проводить в жизнь свои законы, ограничивая тем самым сферу влияния центральной власти. Как показывают приведенные примеры, в первые послевоенные годы, и особенно в сельской местности, взятки часто предлагались натурой, а не наличными, иногда – тем и другим вместе. В экономике дефицита даже взятки могут демонетизироваться. (К тому же взятку легче замаскировать, если давать ее не деньгами; взятки в форме продовольствия или других товаров проще прикрыть традициями подношения88.) В одном деле, поступившем в КПК, российский прокурор призналась, что брала у родственников обвиняемых подарки деньгами и продовольствием «в небольших размерах». В 1946 г. родственник человека, обвинявшегося в краже 10 кг кожи, придя к ней на квартиру, презентовал ей 500 руб., шмат сала и 900 г сосисок. Другую взятку составляли (помимо прочих вещей) два с половиной метра шелковой материи, два куска шпика, 400 г масла, 45 яиц, утка, цыпленок и 500 г сметаны89. Такие маленькие платежи натурой являлись общей чертой подарков должностным лицам в знак скрепления сделки.

Что говорят нам эти сведения об анатомии взятки в органах охраны правопорядка и уголовной юстиции времен позднего сталинизма? Историки, естественно, приложили много усилий, описывая массовые аресты и суровые наказания сталинской эпохи, что служит рамками для анализа взяточничества в послевоенной правовой системе. Вопрос, как и почему милиция, судьи и прокуроры могли извлекать прибыль из своего служебного положения, однако, не изучен в подробностях. Вообще коррупция возникает при таких условиях, когда люди уверены, что выгода от нее перевешивает сопутствующие ей риски. После войны приговоры за «контрреволюционные» преступления встречались довольно редко по сравнению с 1930-ми гг. Гораздо чаще сроки от 7 до 25 лет отвешивали обычные суды. Но рьяное послевоенное преследование неполитических преступлений против государственной собственности и экономики возымели неожиданное последствие – обжалования с целью отмены или смягчения чудовищных приговоров. В суды хлынули сотни тысяч дел, зачастую вызывавших справедливое возмущение.

В Советском Союзе взяточничество выполняло функции как подспорья, так и помехи. Порой оно позволяло сталинской правовой системе быстрее преодолевать крупные препятствия. Как указывают Йорам Горлицкий и Питер Соломон, указы от 4 июня закрыли лазейку, которой могли пользоваться судьи для смягчения обязательных приговоров или прекращения дел ввиду смягчающих либо чрезвычайных обстоятельств90. Такое сужение свободы действий суда в негибкой сталинской правовой системе сделало «подковерное» решение трудноразрешимых на вид проблем еще привлекательнее. К тому же властные отношения подразумевали неравное распределение наказаний в зависимости от связей, партийности и прочих «субъективных» факторов. Мысль, что человек со связями при взаимодействии с бюрократией находится в выигрышном положении, усиливала ощущение несправедливости. Представители элиты, участвуя в коррупционной деятельности, естественно, имели большое преимущество, если, конечно, не становились жертвами политической кампании, фракционной борьбы или личной вендетты. Люди без влиятельных знакомств склонялись к тому, чтобы купить особое внимание, которого иначе не удостоились бы. Удачная взятка ненадолго обеспечивала простому человеку привилегированное отношение, которым пользовались люди со связями. Подарок нужному лицу в правовой системе временно выравнивал игровое поле.