перешла в старшие классы. Все это было давно. — Вытаскиваю из кармана двадцатку и кладу ее на стойку. — Я Анна. Простите, что так по-уродски завелась.

— Я Ванда. Ничего, видала и похуже. — Она забирает двадцатку и аккуратно засовывает ее в лифчик, как раз когда входит Уилл. — Помяни черта…

Мы с Вандой встречаемся взглядами и хохочем.

— Над чем смеетесь? — хочет узнать Уилл.

— Над твоей физиономией, — отвечает Ванда, подмигивает, и я тут же в нее влюбляюсь. Миру требуется армия таких Ванд — сильных, саркастичных, бесстрашных женщин, которые говорят, что думают, действуют прямо, без извинений и разрешений. Женщин, которые бушуют, а не вздрагивают.

— Смешно, — безжизненно говорит Уилл. — Налей мне, ладно?

Я подбираюсь в ожидании нового раунда лекции об ответственном вождении, но Ванда не так глупа. Она без лишних слов наливает ему пинту, ставит передо мной новую стопку и уходит в дальний конец стойки.

У Уилла был паршивый день. Он выпивает «Гиннесс» в две минуты, опустив плечи и сгорбившись над стойкой. Мне хочется обнять его, но я сдерживаюсь.

— Какие новости из Гуалалы?

— Чертовски тоскливые. Эта девица Шеннан по всем раскладам проблема с заглавной буквы. Постоянно срывалась в наркотики всех видов и в секс тоже. В шестом классе ее отстранили от занятий за минет в школьном туалете. По-видимому, за обеденные деньги какого-то мальчишки.

Я слышу в его голосе неприятие. Отвращение. Но поскольку я женщина, мой фильтр работает иначе. Я живу в женском теле. Я близко знакома с уязвимостью. Со всеми способами, которыми можно прикрыться, чтобы не попасть под удар. С тем, как секс может превратиться в оружие. Изнутри и снаружи.

— Продолжай.

— Когда мы говорили с ее матерью, она даже не смогла вспомнить, сколько раз Шеннан сбегала. Обычно она возвращалась через пару недель, отощавшая и с пустыми карманами. В тот последний раз она отправила записку, что уходит по собственной воле и не хочет, чтобы ее разыскивали. Штамп на письме из Юкайи, десятого июня. Иногда Шеннан говорила, что собирается уехать в Сиэтл, так что мамочка решила, что туда она и отправилась.

— Тогда почему сейчас она заявила о пропаже?

— Ты ни за что не догадаешься. — Горечь в голосе ему не идет, но, учитывая контекст, она оправданна.

— О чем?

— Ей позвонила ясновидица. Местная, Тэлли Холландер. В общем, эта Тэлли нашла Карен Руссо в телефонном справочнике и позвонила сказать, что Шеннан мертва. Сама подумай, ну кто будет так делать?

Внезапно мне становится холодно. Если случилось именно это, тут нет никакой жестокости.

— Что именно она сказала?

— Что Шеннан убили. Похоже, у нее было видение леса. Она думает, тело Шеннан там.

— Какого леса?

— Думаю, это уже за пределами ее экстраординарных способностей. — Уилл с отвращением хмыкает. — Мне она тоже звонила, сразу после исчезновения Кэмерон, и говорила такие же туманные вещи.

— Правда?.. Уилл, эти люди бывают настоящими. Пару раз у меня был хороший опыт. Тогда они на самом деле очень нам помогли. Что она сказала насчет Кэмерон?

— Что ее схватили и держат в каком-то небольшом темном месте.

— Хм. И все?

— Ага. С таким же успехом она могла отправить нас искать ее на Марсе.

Мои мысли торопливо щелкают. Трудно решить, что дальше, когда известно так мало.

— У Шеннан была машина, да? Кто-нибудь проверил ее номер?

— Не знаю. Могу спросить Дэнни, но записка была совершенно ясной. Шеннан хотела уйти.

— Возможно, но она все еще несовершеннолетняя. Уилл, а если она попала в какую-то настоящую беду или ее к чему-то принудили? А если она действительно мертва и лежит в том лесу?

Он сердито смотрит на меня.

— Тэлли Холландер однозначно чокнутая. Ты же не настолько доверчива, правда?

— Эй-эй. Речь не обо мне, и ты это прекрасно знаешь. Если Шеннан жива, ей нужна наша помощь. Даже если мы уже опоздали, она все равно заслуживает, чтобы ее нашли. Мы не можем просто взять и бросить ее.

— Анна, эта девушка — не Кэмерон. Она беглянка, давным-давно испоганившая собственную жизнь. И ты слышала, что сказала ее мать. Шеннан не хочет, чтобы ее кто-нибудь искал. Все, конец.

— Как ты можешь такое говорить? У тебя же есть свои дети.

— И что это должно значить?

— Мы ответственны за эту девушку.

— Почему? И почему мы?

— Потому что каждый хочет, чтобы его нашли, понимает он это или нет.

После мы долго молчим. Этот тупик лежит между нами, как предмет, занимая место и воздух. Наконец Уилл замечает томик «Джейн Эйр» и удивленно поднимает брови.

— Как дела со Стивом Гонзалесом?

— Он мне понравился. Похоже, он честный мужик и хороший учитель и явно беспокоится о Кэмерон. Я не думаю, что он как-то связан с ее исчезновением, но для надежности можешь прогнать его через полиграф… — Стоп. Мои слова догоняют меня и со щелчком встают на место. В машине, прежде чем наш день был испорчен новостями о Шеннан, Уилл начал рассказывать что-то важное. — Полиграф Эмили. Где она провалилась?

Глава 24

Когда меня обучали технике допроса подозреваемых, я, как практически все полицейские в то время, изучала технику допросов Рейда. Джон Рейд был чикагским копом, который придумал свой метод, когда в 40-х и 50-х годах Верховный суд запретил добиваться признательных показаний избиениями, угрозами и запугиванием. Рейд любил науку. Он работал с полиграфом, был экспертом и думал, что копов тоже можно обучить определять ложь, пользуясь бессознательным тиком и жестами подозреваемых, повторяемыми словесными оборотами, реакциями на стресс. Посредством цепочки обостряемых вопросов и шагов дознаватель должен был обретать все больший контроль над ситуацией, в то время как полиграф регистрировал изменения пульса, кровяного давления, температуры тела и частоты дыхания.

Как и Уилл, я всегда относилась к полиграфу со здоровым скептицизмом, считая его полезным инструментом, но не тем, на что можно положиться, а тем более построить обвинение. Конечно, учащение пульса может говорить о чувстве вины или поступке. Но в расследованиях вроде нашего, где на кону жизнь ребенка, эмоции допрашиваемого всегда будут сильными, хаотичными и смешанными. Ненадежными. Кроме того, по моему опыту, виновные люди без труда обходят полиграф. Нарциссы, психопаты. Люди без совести.

— Уилл, так что случилось? Что ее зацепило?

По его взгляду видно, что ему хочется сменить тему, но в конце концов он смягчается.

— Вопрос «Вы когда-либо причиняли вред своей дочери?». Эмили ответила «нет», и ты знаешь, как это работает. Вопрос повторяется несколько раз в других формулировках. Каждый раз Эмили говорила «нет», и каждый раз у нее взлетал пульс.

— Это довольно показательно. Ты не согласен?

— Не знаю. Эти