Две недели пролетели быстро. Благодаря остановкам на «Изабелле» всего хватало – сахара, табака, мяса, овощей. Теперь шхуна плыла вдоль берега, необходимости выходить в открытое море не было. Месяц май был теплым, ветер с юга – попутным. Накануне прибытия в Бержерак команда находилась в приподнятом настроении.

– Наконец-то вкусненького поедим, – радовался кок, сидя за длинным столом на нижней палубе.

– Чем бы ни угостились, все будет вкуснее твоей стряпни, – пробурчал Проказа.

– Хочешь вкусного, грызи свои болячки, – обиделся за кока Бушприт.

– Сладкие булочки, земляника, перепелиные яйца, – перечислял кок, размахивая деревянной ложкой, как дирижер палочкой.

– Да! И сочные персики! – воскликнул Марселин.

– Персики спеют к осени, – сказал кок.

– А сладкие булочки едят зимой, – прибавил геолог.

– Ничего подобного! – не согласился кок.

– Их пекут на январские праздники, – подтвердил адмирал.

– В трактире «Лорнет» сладких булочек круглый год навалом, – ухмыльнулся Проказа, подмигивая, и матросы зашлись оглушительным хохотом.

– Поскромней, ребятки, у нас тут дама, – остановил их Гийом.

– И еще Щепка, – напомнил Феликс.

– Кто-нибудь слышал о стеклянных часах? – спросил адмирал, поспешно меняя тему.

– И уж точно никто из вас их не видел, – подхватил Тибо.

Эма и Щепка прислушались с интересом.

– У этих часов прозрачный механизм, – объяснил Тибо. – Бержерак отдал за них султану целую конюшню. Говорят, что после великого землетрясения только они одни остались целы.

– Невероятно! – изумленно выдохнул Марселин.

– Невозможно, – заявил Микроб. – Бабушкины сказки.

– А вот и нет. В мире действительно существуют чудеса и тайны, – подал голос Лукас.

– Альберик, наш король, обожает стеклянные часы, – произнес адмирал с трепетным почтением.

– Именно так, – подтвердил Тибо. – И говорит, что они похожи на сердце доброго короля – такая же редкость!

– Но не в нашем королевстве, выше высочество, – возразил адмирал. – В Краеугольном Камне короли добрые – это закон. Скажите, а суп когда-нибудь подадут?

Кок отправился за котлом, ворча себе под нос, как обычно. Матросы хлебали горячий суп и вспоминали родной остров и доброго короля. Они стосковались по дому.

После ужина Эма поднялась на бак. Могла бы лечь и отдохнуть, но спать ей не хотелось, и она смотрела на море, необъятное, как небо. Душой она улетала к звездам, но знала: скоро вернется вновь на землю. Земля, причинившая столько страданий, не отпустит ее.

Редкими минутами счастья были для нее танцы с принцем Тибо. Каждый из них, пусть ненадолго, стирал горькие воспоминания. Эма отдала бы все на свете за последний вечер, проведенный с Тибо, но волшебство должно кончиться рано или поздно. Малаке дель Пуэнте Саез положил ему конец. Столько лет ей удавалось прятаться от него, но теперь он напал на ее след, и нигде она не будет в безопасности. Но что такое страх по сравнению со жгучим стыдом?! Эма винила себя за ложное положение, в каком оказался принц, за то, что он публично себя скомпрометировал, да еще нажил заклятого врага. Спасая ее, пошел на ложь. А танцевал с ней, потому что терпеть не мог пустых разговоров и сплетен. Обходительность у него в крови, воспитание помогает ему всем нравиться. Сам того не заметив, он ввел ее в заблуждение. Какое печальное недоразумение! Как она посмела поддаться иллюзии, будто любима? Зачем пошла на смертельный риск, сойдя со шхуны в Негодии? Беглая раба была и навек останется беглой рабой.

Ветер трепал холщовую робу, хлестал по щекам, босые ноги леденели на досках палубы. Эма больше не надеялась на пристанище в северном королевстве, о котором столько мечтала. Что могло быть хуже? Но судьба приготовила для нее еще один горестный знак: Глориоль, созвездие государей, погасло разом, как одна звезда. Следом исчезло созвездие Азале, потом еще одно, и еще. Вскоре на небе не светилось ни единой звезды. Тьма. Густая непроглядная тьма. Напрасно Эма напрягала глаза, ища хоть самую малую искорку света.

Тьма кромешная.

Она стояла, замерев, а потом решила поговорить с вахтенным. Спустилась на несколько ступенек, и вдруг звезды вспыхнули снова. Они мерцали, переливались, горели, как драгоценные бриллианты, каждая на своем месте, словно никуда не исчезали.

Но их исчезновение не пригрезилось Эме. То же самое она видела, когда была маленькой. Тот же знак. Ее жизнь тогда переменилась. Стала ужасной.

Пустое небо, смертный мрак.

Эма не сомкнула глаз до рассвета. На заре все светилось младенческой безмятежностью, но Эма чувствовала только близость беды. И боялась не за себя: она все уже потеряла. Тогда за кого же? Конечно, за принца Тибо. Она продолжала его избегать после того, как не обернулась к нему в лазарете. Но теперь им нужно поговорить. Непременно!

Тибо сменил Гийома у руля и удерживал ветер в парусах. Он очень удивился, увидев Эму, и сразу заметил ее бледность.

– Что с тобой, юнга? Заболел?

– Нет, ваше высочество.

Глаза Эмы были чернее небесной тьмы, которая так ее напугала. Тибо вздрогнул.

– Твои глаза… – невольно начал он.

– Что с ними, принц?

– Они меняют цвет?

– Да, ваше высочество.

– По какой причине?

– Зависит от того, какое у меня настроение, ваше высочество.

– Странно. Я мог бы и раньше заметить…

– С вами у меня не менялось настроение, ваше высочество.

Тибо улыбнулся, а Эма отвернулась.

– Сегодня оно переменилось, – сказал он.

– Не сегодня, ваше высочество.

– Что происходит, Эма?

– У меня… дурное предчувствие, принц.

– Что тебя пугает?

– Точно не знаю. Но я видела знак. Я уже видела такой, ваше высочество. В прошлый раз…

Эма замолчала. А когда заговорила, каждое слово стоило ей неимоверных усилий.

– В прошлый раз у меня умер отец. А мама… Мама… Ее заставили… Ее обманули… Я…

Эма готова была убежать, она уже повернулась, но Тибо удержал ее, схватив за плечо.

– Кто заставил твою мать продать тебя, Эма?

На этот раз она смотрела ему прямо в глаза. Рука, лежащая у нее на плече, дарила ей удивительный покой. Снова иллюзия? Что ж, тем хуже.

– Мама никогда бы не продала меня, принц, – заговорила она. – Ей пообещали, что дадут мне образование, воспитают настоящей дамой…

Глаза Эмы стали чернее ночи. Рука Тибо отяжелела.

– Мама без отца совсем растерялась, – продолжила Эма бесцветным голосом. – Они выкупили себя на деньги, которые копили их деды, родители и они сами, откладывая грош за грошом, год за годом, отказывая себе во всем. В Вилладеве говорят, что у раба нет лица. Когда они выкупили себя, они заказали свои портреты. И мой портрет тоже. Тот, что в медальоне. Их молодость осталась давно позади, здоровье потеряно, они были изнурены, изношены. И говорили, что дорожат лишь одним на свете – моей свободой. Никогда бы мама не продала меня в рабство. Никогда! Маму обманули, и я ее больше не видела.